Page 13 - Белые ночи

все было ничто, глупый, круглый нуль, было одно лишь мечтанье!
— Ну, не разжалобливайте меня больше! — проговорила Настенька, утирая слезинку,
которая выкатилась из глаз ее. — Теперь кончено! Теперь мы будем вдвоем; теперь, что ни
случись со мной, уж мы никогда не расстанемся. Послушайте. Я простая девушка, я мало
училась, хотя мне бабушка и нанимала учителя; но, право, я вас понимаю, потому что все,
что вы мне пересказали теперь, я уж сама прожила, когда бабушка меня пришпилила к
платью. Конечно, я бы так не рассказала хорошо, как вы рассказали, я не училась, — робко
прибавила она, потому что все еще чувствовала какое-то уважение к моей патетической речи
и к моему высокому слогу, — но я очень рада, что вы совершенно открылись мне. Теперь я
вас знаю, совсем, всего знаю. И знаете что? я вам хочу рассказать и свою историю, всю без
утайки, а вы мне после за то дадите совет. Вы очень умный человек; обещаетесь ли вы, что
вы дадите мне этот совет?
— Ах, Настенька, — отвечал я, — я хоть и никогда не был советником, и тем более
умным советником, но теперь вижу, что если мы всегда будем так жить, то это будет как-то
очень умно, и каждый друг другу надает премного умных советов! Ну, хорошенькая моя
Настенька, какой же вам совет? Говорите мне прямо; я теперь так весел, счастлив, смел и
умен, что за словом не полезу в карман.
— Нет, нет! — перебила Настенька, засмеявшись, — мне нужен не один умный совет,
мне нужен совет сердечный, братский, так, как бы вы уже век свой любили меня!
— Идет, Настенька, идет! — закричал я в восторге, — и если б я уже двадцать лет вас
любил, то все-таки не любил бы сильнее теперешнего!
— Руку вашу! — сказала Настенька.
— Вот она! — отвечал я, подавая ей руку.
— Итак, начнемте мою историю!

ИСТОРИЯ НАСТЕНЬКИ

— Половину истории вы уже знаете, то есть вы знаете, что у меня есть старая
бабушка...
— Если другая половина так же недолга, как и эта... — перебил было я засмеявшись.
— Молчите и слушайте. Прежде всего уговор: не перебивать меня, а не то я, пожалуй,
собьюсь. Ну, слушайте же смирно.
Есть у меня старая бабушка. Я к ней попала еще очень маленькой девочкой, потому что
у меня умерли и мать и отец. Надо думать, что бабушка была прежде богаче, потому что и
теперь вспоминает о лучших днях. Она же меня выучила по-французски и потом наняла мне
учителя. Когда мне было пятнадцать лет (а теперь мне семнадцать), учиться мы кончили. Вот
в это время я и нашалила; уж что я сделала — я вам не скажу; довольно того, что проступок
был небольшой. Только бабушка подозвала меня к себе в одно утро и сказала, что так как
она слепа, то за мной не усмотрит, взяла булавку и пришпилила мое платье к своему, да тут и
сказала, что так мы будем всю жизнь сидеть, если, разумеется, я не сделаюсь лучше. Одним
словом, в первое время отойти никак нельзя было: и работай, и читай, и учись — все подле
бабушки. Я было попробовала схитрить один раз и уговорила сесть на мое место Феклу.
Фекла — наша работница, она глуха. Фекла села вместо меня; бабушка в это время заснула в
креслах, а я отправилась недалеко к подруге. Ну, худо и кончилось. Бабушка без меня
проснулась и о чем-то спросила, думая, что я все еще сижу смирно на месте. Фекла-то видит,
что бабушка спрашивает, а сама не слышит про что, думала, думала, что ей делать,
отстегнула булавку да и пустилась бежать...
Тут Настенька остановилась и начала хохотать. Я засмеялся вместе с нею. Она тотчас
же перестала.
— Послушайте, вы не смейтесь над бабушкой. Это я смеюсь, оттого что смешно... Что
же делать, когда бабушка, право, такая, а только я ее все-таки немножко люблю. Ну, да тогда
и досталось мне: тотчас меня опять посадили на место и уж ни-ни, шевельнуться было