Page 8 - Белые ночи

Настенькой), услышите вы, что в этих углах проживают странные люди — мечтатели.
Мечтатель — если нужно его подробное определение — не человек, а, знаете, какое-то
существо среднего рода. Селится он большею частию где-нибудь в неприступном углу, как
будто таится в нем даже от дневного света, и уж если заберется к себе, то так и прирастет к
своему углу, как улитка, или, по крайней мере, он очень похож в этом отношении на то
занимательное животное, которое и животное и дом вместе, которое называется черепахой.
Как вы думаете, отчего он так любит свои четыре стены, выкрашенные непременно зеленою
краскою, закоптелые, унылые и непозволительно обкуренные? Зачем этот смешной
господин, когда его приходит навестить кто-нибудь из его редких знакомых (а кончает он
тем, что знакомые у него все переводятся), зачем этот смешной человек встречает его, так
сконфузившись, так изменившись в лице и в таком замешательстве, как будто он только что
сделал в своих четырех стенах преступление, как будто он фабриковал фальшивые бумажки
или какие-нибудь стишки для отсылки в журнал при анонимном письме, в котором
обозначается, что настоящий поэт уже умер и что друг его считает священным долгом
опубликовать его вирши? Отчего, скажите мне, Настенька, разговор так не вяжется у этих
двух собеседников? отчего ни смех, ни какое-нибудь бойкое словцо не слетает с языка
внезапно вошедшего и озадаченного приятеля, который в другом случае очень любит и смех,
и бойкое словцо, и разговоры о прекрасном поле, и другие веселые темы? Отчего же,
наконец, этот приятель, вероятно недавний знакомый, и при первом визите, — потому что
второго в таком случае уже не будет и приятель другой раз не придет, — отчего сам
приятель так конфузится, так костенеет, при всем своем остроумии (если только оно есть у
него), глядя на опрокинутое лицо хозяина, который в свою очередь уже совсем успел
потеряться и сбиться с последнего толка после исполинских, но тщетных усилий разгладить
и упестрить разговор, показать и с своей стороны знание светскости, тоже заговорить о
прекрасном поле и хоть такою покорностию понравится бедному, не туда попавшему
человеку, который ошибкою пришел к нему в гости? Отчего, наконец, гость вдруг хватается
за шляпу и быстро уходит, внезапно вспомнив о самонужнейшем деле, которого никогда не
бывало, и кое-как высвобождает свою руку из жарких пожатий хозяина, всячески
старающегося показать свое раскаяние и поправить потерянное? Отчего уходящий приятель
хохочет, выйдя за дверь, тут же дает самому себе слово никогда не приходить к этому
чудаку, хотя этот чудак в сущности и превосходнейший малый, и в то же время никак не
может отказать своему воображению в маленькой прихоти: сравнить, хоть отдаленным
образом, физиономию своего недавнего собеседника во все время свидания с видом того
несчастного котеночка, которого измяли, застращали и всячески обидели дети, вероломно
захватив его в плен, сконфузили в прах, который забился наконец от них под стул, в темноту,
и там целый час на досуге принужден ощетиниваться, отфыркиваться и мыть свое
обиженное рыльце обеими лапами и долго еще после того враждебно взирать на природу и
жизнь и даже на подачку с господского обеда, припасенную для него сострадательною
ключницею?
— Послушайте, — перебила Настенька, которая все время слушала меня в удивлении,
открыв глаза и ротик, — послушайте: я совершенно не знаю, отчего все это произошло и
почему именно вы мне предлагаете такие смешные вопросы; но что я знаю наверное, так то,
что все эти приключения случились непременно с вами, от слова до слова.
— Без сомнения, — отвечал я с самою серьезной миной.
— Ну, коли без сомнения, так продолжайте, — ответила Настенька, — потому что мне
очень хочется знать, чем это кончится.
— Вы хотите знать, Настенька, что такое делал в своем углу наш герой, или, лучше
сказать, я, потому что герой всего дела — я, своей собственной скромной особой; вы хотите
знать, отчего я так переполошился и потерялся на целый день от неожиданного визита
приятеля? Вы хотите знать, отчего я так вспорхнулся, так покраснел, когда отворили дверь в
мою комнату, почему я не умел принять гостя и так постыдно погиб под тяжестью
собственного гостеприимства?