Page 209 - Белый пароход

тех, кто знал и сохранял в памяти сарозекс-кую быль, — старик Казангап лежал теперь на
обрыве, под свеженасыпанным холмом одинокой могилы, посреди необъятной степи. Едигей
представил себе, как мало-помалу бугорок этот осядет, приплюснется, сольется с полынным
цветом сарозеков и трудно, а то и просто невозможно будет различить его на этом месте. Тому и
быть — никто не переживет землю, никто не минет земли…
Солнце набрякло, отяжелело к концу дня, принижаясь под непосильной тяжестью своей все
ближе и ближе к горизонту. Свет уходящего светила менялся с минуты на минуту. В чреве заката
неуловимо зарождалась тьма, наливаясь сумеречной синевой в сияющем золоте озаренного
пространства.
Размышляя, обдумывая обстановку, Буранный Едигей решился на то, чтобы снова вернуться к
шлагбауму на проезде в зону. Иного способа не придумал. Теперь, когда похороны были позади,
когда он не был связан никем и ничем и потому мог полагаться на себя в полной мере настолько,
насколько хватило бы сил, отпущенных ему природой и опытом, он мог позволить себе
действовать на свой страх и риск так, как считал нужным. Прежде всего он хотел добиться,
заставить караульную службу пойти на то, чтобы его препроводили, пусть даже под конвоем, к
большому начальству, или, если потребуется, принудить того начальника прибыть к шлагбауму и
выслушать его, Буранного Едигея. И тогда бы он все высказал в лицо…
Все это им было продумано, и Буранный Едигей решил действовать без промедления —
непосредственным поводом к тому он намерен был выдвинуть прискорбный случай с похоронами
Казангапа. Он твердо решил проявить настойчивость у шлагбаума, требовать пропуска или
встречи, с этого начать, заставить охранников понять, что он будет добиваться своего до тех пор,
пока его не выслушает самый высокий чин, а не какой-то Тансыкбаев…
На том он укрепился духом.
— Таубакель! Если у собаки есть хозяин, то у волка есть бог! — ободрил он себя и уверенно
приударил Каранара, направляясь в сторону шлагбаума.
Тем временем солнце закатилось, стало быстро темнеть. Когда он приближался к зоне, было
уже совсем темно. Оставалось с полкилометра до шлагбаума, когда впереди стали ясно видны
постовые фонари. Здесь, не доезжая до часового, Едигей заранее спешился. Слез, сползая с
седла. Верблюд был ни к чему в таком деле. Зачем такая обуза? Да еще какой начальник
попадется, а то ведь не захочет разговаривать, скажет: «Проваливай отсюда вместе со своим
верблюдом. Откуда ты такой взялся! Никакого приема тебе нет!» — и в кабинет не допустит. Но
главное же, не знал Едигей, чем кончится его затея, долго ли придется ждать результата, так уж
лучше было заявиться самому по себе, а Каранара оставить пока стреноженным в степи. Будет
себе пастись.
— Ну ты здесь подожди пока, а я пойду попытаю, чем оно обернется,пробурчал он, обращаясь
к Каранару, но больше для собственной уверенности. Пришлось все-таки укладывать верблюда
наземь, потому что требовалось достать из переметной сумы путы, приготовить их.
Пока Едигей возился впотьмах с путами, было так тихо вокруг, царила такая безмерная
тишина, что он слышал собственное дыхание и попискивание, жужжание каких-то насекомых в
воздухе. Над головой засветилось великое множество звезд, вдруг сразу объявившихся в чистом
небе. Так тихо было, точно бы ожидалось что-то…
Даже привычный к сарозекской тишине Жолбарс и тот, напряженно настораживаясь,
поскуливал почему-то. Что ему могло не нравиться в этой тишине? — Ты еще мне тут путаешься
под ногами! — недовольно высказался хозяин. Потом он подумал: а куда девать собаку? И
некоторое время соображал, перебирая верблюжьи путы в руках, как быть с собакой. Ясное
дело, собака не отстанет. Будешь гнать — все равно не уйдет. Появляться же с собакой
просителем опять же было не к лицу. Если не скажут, то посмеются, подумают: вот, мол, пришел