Page 34 - И дольше века длится день

другие, но судьбе угодно было распорядиться иначе. Да, то пришла судьба, а как по-другому
назовешь тот случай…
В те дни, когда они мыкались на станции Кумбель, подрядившись на буртовку вагона
угля, на деповском угольном задворье появился однажды какой-то верховой казах на
верблюде, прибывший, должно быть, из степи по своим делам. Так, по крайней мере,
казалось с виду. Прибывший стреножил верблюда попастись на пустыре поблизости, а сам,
озабоченно оглядываясь, пошел с порожним мешком под мышкой.
— Эй, браток, — обратился он к Едигею, проходя мимо, — будь добр, присмотри,
чтобы детвора не озоровала. Привычка у них дурная — дразнят, бьют скотину. А то и
распутать могут для потехи. А я сейчас, ненадолго отлучусь.
— Иди, иди, присмотрю, — пообещал Едигей, орудуя грабаркой и обтираясь черной,
потяжелевшей от пота тряпкой.
Пот лил с лица беспрерывно. Едигей так и так топтался возле угольной кучи, нагружая
тачку, что стоило приглядеть между делом, чтобы станционные сорванцы не докучали
верблюду. Как-то он уже видел их проделки — до того довели животное, что оно тоже стало
злобно орать в ответ, плеваться да гоняться за ними. А им удовольствие только от этого, и,
как первобытные охотники, с диким криком окружившие зверя, они били его камнями и
палками. Досталось бедному верблюду, пока не появился хозяин…
И в этот раз, как назло, откуда ни возьмись шумная ватага оборванцев примчалась
гонять в футбол. И стали они этот футбол пинать со всей силы по верблюду стреноженному.
Верблюд от них, а они мячом по бокам бухают кто сильней да кто ловчей. Кто попадет —
ликует, точно гол забил…
— Эй, вы, а ну прочь отсюда, не приставайте! — помахал им грабаркой Едигей. — А то
я вам сейчас!
Ребята отхлынули, посчитали, что хозяин, наверно, или слишком устрашающим был
вид угольного грузчика, а вдруг он к тому же пьяный, тогда несдобровать, и побежали
дальше, пиная мяч. Невдомек им было, что они могли безнаказанно изводить верблюда
сколько душе угодно, Едигей только для виду пригрозил грабаркой, на самом деле в том
состоянии, в котором он тогда находился, ему никогда бы за ними не угнаться. Каждая
лопата угля, брошенная в тачку, стоила ему больших усилий. Никогда не думал, что так
скверно, так унизительно быть маломощным, больным, никудышным. Голова все время
кружилась И пот замучил. Истекал, изнемогал Едигей, и от пыли угольной тяжело дышалось,
и грудь давила черная жесткая мокрота. Укубала то и дело порывалась принять на себя
большую часть работы, чтобы он отдохнул немного, посидел в стороне, а тем временем сама
нагружала тачку и катила ее на верх бурта Не мог, однако, Едигей спокойно видеть, как она
изводилась, снова вставал, пошатываясь, брался за дело…
Тот человек, который попросил присмотреть за верблюдом, вскоре вернулся с ношей
на спине. Устроив поклажу и уже собираясь отправляться в путь, он подошел к Едигею
перекинуться словцом. Как-то сразу разговорились. Это и был Казангап с разъезда Боранлы-
Буранный:
Они оказались земляками. Казангап рассказал, что он тоже родом из прибрежных
аральских аулов. Это быстро сблизило их.
Тогда еще ни у кого не возникло и мысли, что эта встреча предопределит всю
последующую жизнь Едигея и Укубалы. Просто Казангап убедил их отправиться вместе с
ним на разъезд Боранлы-Буранный, жить и работать там. Бывает такой тип людей, который
располагает к себе с первого же знакомства. Ничего особенного в Казангапе не было,
напротив, сама простота обозначала в нем человека, умудренность которого добыта тяжким
уроком. С виду он был самый обычный казах в повыгоревшей, долго ношенной одежде,
принявшей удобные для него формы. Штаны из дубленой козьей шкуры тоже были на нем
неспроста — удобные для верховой езды на верблюде. Но он знал и цену вещам —
относительно новая, сбереженная для выездов форменная железнодорожная фуражка
украшала его большую голову, и сапоги хромовые, ношенные много лет, были тщательно