Page 36 - И дольше века длится день
P. 36

Кто знает, как почувствовали бы себя Едигей и Укубала по мере углубления в сарозеки,
               если бы не Казангап, уверенно шагавший впереди, ведя на поводу верблюда. Едигей же ехал
               верхом  среди  разной  поклажи.  Конечно,  Укубале  полагалось  ехать  верхом,  а  не  ему.  Но
               Казангап  и  особенно  сама  Укубала  упросили,  почти  заставили  Едигея  взгромоздиться  на
               верблюда: «Мы здоровые люди, а тебе надо пока силы поберечь, не спорь, не задерживай,
               путь  далек  впереди…»  Верблюд  был  молодой,  еще  слабоватый  для  больших  нагрузок,
               поэтому двое шагали рядом, а третий ехал верхом. Это на нынешнем едигеевском Каранаре
               спокойно  устроились  бы  все  трое  и  гораздо  быстрее,  за  три  с  половиной  —  четыре  часа
               резвого  трота,  прибыли  бы  на  место.  А  они добрались  тогда  до  Боранлы-Буранного  лишь
               поздно ночью.
                     Но  путь  тот  в  разговорах  да  в  разглядывании  незнакомых  мест  прошел  незаметно.
               Казангап  рассказывал  по  дороге  о  здешнем  житье-бытье  —  рассказывал  о  том,  как  попал
               сюда, в сарозекские края, на железную дорогу. Лет-то ему было не так много, оказывается,
               тридцать шестой пошел в том году, перед окончанием войны. Родом он был из приаральских
               казахов.  Его  аул  Бешагач  отстоял  от  Жангельди  в  тридцати  километрах  по  побережью.  И
               хотя давно уже Казангап уехал оттуда, с тех пор прошло много лет, он ни разу не наведался в
               свой  Бешагач.  Были  на  то  причины.  Отца  его,  оказывается,  выслали  по  ликвидации
               кулачества как класса, и тот вскоре умер в пути, возвращаясь из ссылки, когда выяснилось,
               что  никакой  он  не  кулак,  что  попал  он  под  перегиб  и  что  напрасно,  а  точнее  говоря,
               ошибочно обошлись столь круто с такими середняками-хозяевами, как он. Дали отбой, но
               было уже поздно. Семья — братья, сестры — разбрелись тем временем кто куда, лишь бы с
               глаз  подальше.  И  с  тех  пор  как  в  воду  канули.  Казангапа,  тогда  молодого  парня,  особо
               ретивые  активисты  все  принуждали  выступать  на  собрании  с  осуждением  отца,  чтобы  он
               сказал принародно, что горячо поддерживает линию, что отец его был правильно осужден
               как чуждый элемент, что он отрекается от такого отца и что таким, как его отец, классовым
               врагам нет места на земле и повсюду им должна быть непременная гибель.
                     Пришлось  Казангапу  податься  в  очень  дальние  края,  чтобы  избежать  того  позора.
               Целых шесть лет проработал он в Бетпак-Дале — в Голодной степи под Самаркандом. Землю
               ту, веками нетронутую, начинали тогда осваивать под хлопковые плантации. Люди нужны
               были  позарез.  Жили  в  бараках,  рыли  канавы.  Землекопом  был,  трактористом  был,
               бригадиром был, грамоту почетную получил Казангап за ударный труд. Там и женился. В
               Голодную степь тянулись  тогда на заработки люди со всех сторон. Из-под Хивы прибыла
               каракалпачка Букей вместе с семьей брата на бетпак-далинские работы. А получилось, что
               суждено  им  было  встретиться.  Поженились  в  Бетпак-Дале  и  решили  вернуться  на  родину
               Казангапа, на Аральское море, к своим людям, на свою землю. Но только не продумали все
                                                                         7
               до конца. Ехали долго, с пересадками, на  «максимах» , а когда еще одну пересадку стали
               делать,  на  Кумбеле,  встретил  Казангап  случайно  своих  аральских  земляков  и  понял  из
               разговоров, что не следует ему возвращаться в Бешагач. Оказывается, делами там заправляли
               все те же перегибщики. А раз так, раздумал Казангап возвращаться в свой аул. Не потому,
               что чего-то опасался, теперь у него была грамота самого Узбекистана. Не хотелось видеть
               людей,  торжествовавших  в  злоглумлении  над  ним.  Им  пока  все  сошло  с  рук,  и  как  было
               после всего этого спокойно здороваться, делать вид, что ничего не произошло!
                     Казангап не любил об этом вспоминать и не понимал, что, кроме него, об этом все уже
               давно думать забыли. За долгие-долгие годы, последовавшие после приезда в сарозеки, лишь
               дважды дал он почувствовать, что для него нет забытого. Однажды сын крепко раздосадовал
               его, в другой раз Едигей неловко пошутил.
                     В один из приездов Сабитжана сидели они все за чаем, беседы вели, новости городские
               слушали.  Рассказывал  среди  прочего  Сабитжан,  посмеиваясь,  что  те  казахи  да  киргизы,
               которые  в  годы  коллективизации  ушли  в  Синьцзян,  теперь  снова  возвращаются.  Там  их


                 7  «Максимы» — так назывались эшелоны, предназначенные для перевозки людей.
   31   32   33   34   35   36   37   38   39   40   41