Page 54 - И дольше века длится день

классов Зарипу. Бывают такие случаи обоюдного счастья, редко, но бывают. Не без этого в
жизни.
А тем временем отшумели в мире первые победные годы. Вслед за триумфом и
ликованиями в воздухе замелькали первые снежинки «холодной войны». А потом
покрепчало. И сжались пружины послевоенного сознания в разных частях света, в разных
болевых точках…
На одном из уроков географии эта пружина сработала. Рано или поздно, так или иначе,
здесь или в другом месте, но это должно было случиться. Не с ним, так с кем-то другим, ему
подобным.
Рассказывая ученикам восьмого класса о европейской части света, Абуталип Куттыбаев
упомянул о том, как однажды вывезли их из концлагеря в Южно-Баварские Альпы на
каменоломни и как оттуда им удалось, разоружив охрану, бежать к югославским партизанам,
рассказал, что он прошел пол-Европы во время войны, бывал на берегах Адриатического и
Средиземного морей, хорошо знаком с той природой, с жизнью местного населения и что все
это в учебнике невозможно описать. Учитель считал, что тем самым обогащает предмет
живыми наблюдениями очевидца.
Его указка ходила по сине-зелено-коричневой географической карте Европы,
вывешенной на школьной доске, его указка прослеживала возвышенности, равнины, реки,
касаясь то и дело тех мест, которые снились ему и поныне ночами, где шли бои изо дня в
день, многие лета и зимы, и, возможно, указка коснулась той неразличимой точки, где
пролилась его кровь, когда сбоку полоснула неожиданно очередь вражеского автомата, и он
медленно покатился по склону, обагряя кровью траву и камни, та алая кровь могла бы залить
всю учебную карту, и ему даже примерещилось на мгновение, как растекается по карте та
алая кровь, как закружилась тогда голова и потемнело, поплыло в глазах, как,
опрокидываясь, падали горы и он закричал, призывая на помощь друга-поляка, вместе
бежавшего прошлым летом из баварских каменоломен: «Казимир! Казимир!» Но тот его не
слышал, потому что ему только казалось, что он кричит изо всех сил, а на самом деле он не
проронил ни звука и пришел в себя лишь в партизанском госпитале после переливания
крови.
Рассказывая ученикам о европейской части света, Абуталип Куттыбаев удивлялся себе,
тому, что может после всего пережитого так деловито, так отстраненно говорить лишь о том,
что имеет отношение к элементарной школьной географии.
И тут резко поднятая рука на передней парте прервала его речь:
— Агай 10 , значит, вы были в плену?
На него смотрели с холодной ясностью жесткие глаза. Лицо подростка было слегка
запрокинуто, он стоял по стойке «смирно», и на всю жизнь запомнились почему-то его зубы,
у него был обратный прикус — нижний ряд зубов перекрывал, выступая, верхний ряд.
— Да, а что?
— А почему вы не застрелились?
— А почему нужно было убить себя? Я и так был ранен.
— А потому, что недопустимо сдаваться во вражеский плен, есть такой приказ!
— Чей приказ?
— Приказ свыше.
— Откуда это тебе известно?
— Я все знаю. У нас бывают люди из Алма-Аты, из Москвы даже приезжали. Значит,
вы не выполнили приказ свыше?
— А твой отец был на войне?
— Нет, он занимался мобилизацией.
— Тогда нам с тобой трудно объясняться. Могу лишь сказать, что другого выхода у

10 Агай — учитель..