Page 3 - Горячий снег

Чибисов был старше его лет на двадцать — «отец», «папаша», самый пожилой во
взводе. Он полностью подчинялся Кузнецову по долгу службы, но Кузнецов, теперь
поминутно помня о двух лейтенантских кубиках в петлицах, сразу обременивших его после
училища новой ответственностью, все-таки каждый раз чувствовал неуверенность,
разговаривая с прожившим жизнь Чибисовым.
— Ты, что ли, не спишь, лейтенант, или померещилось? Печка горит? — раздался
сонный голос над головой.
Послышалась возня на верхних нарах, затем грузно, по-медвежьи спрыгнул к печке
старший сержант Уханов, командир первого орудия из взвода Кузнецова.
— Замерз, как цуцик! Греетесь, славяне? — спросил, протяжно зевнув, Уханов. — Или
сказки рассказываете?
Вздрагивая тяжелыми плечами, откинув полу шинели, он пошел к двери по
качающемуся полу. С силой оттолкнул одной рукой загремевшую громоздкую дверь,
прислонился к щели, глядя в метель. В вагоне вьюжно завихрился снег, подул холодный
воздух, паром понесло по ногам; вместе с грохотом, морозным взвизгиванием колес ворвался
дикий, угрожающий рев паровоза.
— Эх, и волчья ночь — ни огня, ни Сталинграда! — подергивая плечами, выговорил
Уханов и с треском задвинул обитую по углам железом дверь.
Потом, постукав валенками, громко и удивленно крякнув, подошел к уже
накалившейся печке; насмешливые, светлые глаза его были еще налиты дремой, снежинки
белели на бровях. Присел рядом с Кузнецовым, потер руки, достал кисет и, вспоминая что-
то, засмеялся, сверкнул передним стальным зубом.
— Опять жратва снилась. Не то спал, не то не спал: будто какой-то город пустой, а я
один… вошел в какой-то разбомбленный магазин — хлеб, консервы, вино, колбаса на
прилавках… Вот, думаю, сейчас рубану! Но замерз, как бродяга под сетью, и проснулся.
Обидно… Магазин целый! Представляешь, Чибисов!
Он обратился не к Кузнецову, а к Чибисову, явно намекая, что лейтенант не чета
остальным.
— Не спорю я с вашим сном, товарищ старший сержант, — ответил Чибисов и втянул
ноздрями теплый воздух, точно шел от печки ароматный запах хлеба, кротко поглядев на
ухановский кисет. — А ежели ночью совсем не курить, экономия обратно же. Сокруток
десять.
— О-огромный дипломат ты, папаша! — сказал Уханов, сунув кисет ему в руки. —
Свертывай хоть толщиной в кулак. На кой дьявол экономить? Смысл? — Он прикурил и,
выдохнув дым, поковырял доской в огне. — А уверен я, братцы, на передовой с жратвой
будет получше. Да и трофеи пойдут! Где есть фрицы, там трофеи, и тогда уж, Чибисов, не
придется всем колхозом подметать доппаек лейтенанта. — Он подул на цигарку, сощурился:
— Как, Кузнецов, не тяжелы обязанности отца-командира, а? Солдатам легче — за себя
отвечай. Не жалеешь, что слишком много гавриков на твоей шее?
— Не понимаю, Уханов, почему тебе не присвоили звания? — сказал несколько
задетый его насмешливым тоном Кузнецов. — Может, объяснишь?
Со старшим сержантом Ухановым он вместе заканчивал военное артиллерийское
училище, но в силу непонятных причин Уханова не допустили к экзаменам, и он прибыл в
полк в звании старшего сержанта, зачислен был в первый взвод командиром орудия, что
чрезвычайно стесняло Кузнецова.
— Всю жизнь мечтал, — добродушно усмехнулся Уханов. — Не в ту сторону меня
понял, лейтенант… Ладно, вздремнуть бы минуток шестьсот. Может, опять магазин
приснится? А? Ну, братцы, если что, считайте не вернувшимся из атаки…
Уханов швырнул окурок в печку, потянулся, встав, косолапо пошел к нарам,
тяжеловесно вспрыгнул на зашуршавшую солому; расталкивая спящих, приговаривал: «А
ну-ка, братцы, освободи жизненное пространство». И скоро затих наверху.
— Вам бы тоже лечь, товарищ лейтенант, — вздохнув, посоветовал Чибисов. — Ночь-