Page 6 - Горячий снег

увидел, как чуть подрожали кончики ее ресниц, мохнато опушенных инеем. — Вы мне
нужны. Ваша батарея может уделить мне внимание?
Не спеша Дроздовский перекинул полотенце через шею, двинулся к вагону;
поблескивали, лоснились омытые снегом плечи; короткие волосы влажны; он шел, властно
глядя на толпившихся у вагона солдат своими синими, почти прозрачными глазами. На ходу
уронил небрежно:
— Догадываюсь, санинструктор. Пришли в батарею произвести осмотр по форме
номер восемь? Вшей нет.
— Дорогая Зоечка! — подхватил сержант Нечаев, скользя размягченным взглядом по
опрятно-чистенькому полушубку Зои, по санитарной сумке на ее бедре. — В нашей батарее
абсолютный порядок. Паразитических насекомых днем с огнем не найдете. Не тот адрес…
Как сегодня спали? Никто не мешал?
— Много болтаете, Нечаев! — отсек Дроздовский и, пройдя мимо Зои, взбежал по
железной лесенке в вагон, наполненный говором вернувшихся от кухни, взбудораженных
перед завтраком солдат, с дымящимся супом в котелках, с тремя набитыми сухарями и
буханками хлеба вещмешками. Солдаты с обычной для такого дела толкотней расстилали на
нижних нарах чью-то шинель, приготавливаясь на ней резать хлеб, нажженные холодом лица
озабочены хозяйственной занятостью. И Дроздовский, надевая гимнастерку, одергивая ее,
скомандовал:
— Тихо! Нельзя ли без базара? Командиры орудий, наведите порядок! Нечаев, что вы
там стоите? Займитесь-ка продуктами. Вы, кажется, мастер делить! С санинструктором
займутся без вас.
Сержант Нечаев извинительно кивнул Зое, взобрался в вагон, подал оттуда голос:
— В чем причина, кореши, прекратить аврал! Чего расшумелись, как танки?
И Кузнецов, испытывая неудобство оттого, что Зоя видела эту шумную суету занятых
дележкой продуктов солдат, уже не обращавших на нее внимания, хотел сказать с какой-то
ужасающей его самого лихой интонацией: «Вам в самом деле нет смысла проводить в наших
взводах осмотр. Но просто хорошо, что вы к нам пришли».
Он до конца не объяснил бы самому себе, почему почти каждый раз при появлении Зои
в батарее всех толкало на этот отвратительный, пошлый тон, на который подмывало сейчас и
его, беспечный тон заигрывания, скрытого намека, будто ее приход ревниво раскрывал что-
то каждому, будто на ее слегка заспанном лице, порой в тенях под глазами, в ее губах
читалось нечто обещающее, порочное, тайное, что могло быть у нее с медсанбатскими
молодыми врачами в санитарном вагоне, где находилась она большую часть пути. Но
Кузнецов догадывался, что на каждой остановке она приходила в батарею не только для
санитарного осмотра. Ему казалось, что она искала общения с Дроздовским.
— В батарее все в порядке, Зоя, — проговорил Кузнецов. — Не нужно никаких
осмотров. Тем более — завтрак.
Зоя дернула плечами.
— Ка-акой особый вагон! И никаких жалоб. Не делайте наивный вид, вам уж это не
идет! — сказала она, измеряя взмахом ресниц Кузнецова, насмешливо улыбаясь. — А ваш
любимый лейтенант Дроздовский после своих сомнительных процедур, думаю, окажется не
на передовой, а в госпитале!
— Во-первых, он не мой любимый, — ответил Кузнецов. — Во-вторых…
— Благодарю, Кузнецов, за откровенность. А во-вторых? Что вы думаете обо мне, во-
вторых?
Лейтенант Дроздовский, одетый уже, стягивая шинель ремнем с мотающейся
новенькой кобурой, легко спрыгнул на снег, взглянул на Кузнецова, на Зою, медлительно
договорил:
— Хотите сказать, санинструктор, что я похож на самострела?
Зоя откинула голову с вызовом:
— Может быть, и так… По крайней мере, возможность не исключена.