Page 5 - Горячий снег

У вагона шли разговоры:
— Ну и пробирает, кореши, от подметок! Градусов тридцать, наверно? Сейчас бы
избенку потеплей да бабенку посмелей, и — «В парке Чаир распускаются розы…».
— Нечаеву все одна ария. Кому что, а ему про баб! Во флоте-то тебя небось
шоколадами кормили — вот и кобелировал, палкой не отгонишь!
— Не так грубо, кореш! Что ты можешь в этом понимать! «В парке Чаир наступает
весна…» Деревенщина, брат, ты.
— Тьфу, жеребец! Опять то же!
— Давно стоим? — спросил Кузнецов, не обращаясь ни к кому в отдельности, и
спрыгнул на заскрипевший снег.
Увидев лейтенанта, солдаты, не переставая толкаться, притопывать валенками, не
вытянулись в уставном приветствии («Привыкли, черти!» — подумал Кузнецов), лишь
прекратили на минуту разговор; у всех иней колюче серебрился на бровях, на мехе ушанок,
на поднятых воротниках шинелей. Наводчик первого орудия сержант Нечаев, высокий,
поджарый, из дальневосточных моряков, заметный бархатными родинками, косыми бачками
на скулах и темными усиками, сказал:
— Приказано было не будить вас, товарищ лейтенант. Уханов сказал: ночь дежурили.
Пока аврала не наблюдается.
— А где Дроздовский? — Кузнецов нахмурился, взглянул на блещущие иглы солнца.
— Туалет, товарищ лейтенант, — подмигнул Нечаев. Метрах в двадцати, за сугробами,
Кузнецов увидел командира батареи лейтенанта Дроздовского. Еще в училище он выделялся
подчеркнутой, будто врожденной своей выправкой, властным выражением тонкого бледного
лица — лучший курсант в дивизионе, любимец командиров-строевиков. Сейчас он, голый по
пояс, играя крепкими мускулами гимнаста, ходил на виду у солдат и, наклоняясь, молча и
энергично растирался снегом. Легкий пар шел от его гибкого, юношеского торса, от плеч, от
чистой, безволосой груди; и в том, как он умывался и растирался пригоршнями снега, было
что-то демонстративно упорное.
— Что ж, правильно делает, — сказал серьезно Кузнецов.
Но, зная, что сам не сделает этого, он снял шапку, сунул ее в карман шинели,
расстегнул ворот, подхватил пригоршню жесткого, шершавого снега и, до боли надирая
кожу, потер щеки и подбородок.
— Какой сюрприз! Вы к нам? — услышал он преувеличенно обрадованный голос
Нечаева. — Как мы рады вас видеть! Мы вас всей батареей приветствуем, Зоечка!
Умываясь, Кузнецов задохнулся от холода, от пресно-горького вкуса снега и,
выпрямившись, переводя дыхание, уже достав вместо полотенца носовой платок — не
хотелось возвращаться в вагон, — опять услышал позади смех, громкий говор солдат. Потом
свежий женский голос сказал за спиной:
— Не понимаю, первая батарея, что у вас здесь происходит?
Кузнецов обернулся. Вблизи вагона среди улыбающихся солдат стояла санинструктор
батареи Зоя Елагина в кокетливом белом полушубке, в аккуратных белых валенках, в белых
вышитых рукавичках, не военная, вся, мнилось, празднично чистая, зимняя, пришедшая из
другого, спокойного, далекого мира. Зоя строгими, сдерживающими смех глазами смотрела
на Дроздовского. А он, не замечая ее, тренированными движениями, сгибаясь и разгибаясь,
быстро растирал сильное порозовевшее тело, бил ладонями по плечам, по животу, делая
выдохи, несколько театрально подымая грудную клетку вдохами. Все теперь смотрели на
него с тем же выражением, какое было в глазах Зои.
— Лейтенант! — окликнула Зоя звонким голосом. — Можно спросить: когда вы
окончите процедуру? Я хотела бы к вам обратиться.
Лейтенант Дроздовский стряхнул с груди снег и с неодобрительным видом человека,
которому помешали, развязал полотенце на талии, разрешил без охоты:
— Обращайтесь.
— Доброе утро, товарищ комбат! — сказала она, и Кузнецов, вытираясь платком,