Page 8 - Горячий снег

ей. Она взяла горячую кружку кончиками пальцев, смущенно сказала:
— Спасибо, Чибисов. — Подняла влажно светящиеся глаза на Нечаева. — Скажите,
сержант, что это за парки и розы? Не понимаю, почему вы все время о них поете?
Солдаты зашевелились, поощрительно подбадривая Нечаева:
— Давай-давай, сержант, вопрос есть. Откуда такие песенки?
— Владивосток, — мечтательно ответил Нечаев. — Увольнительная на берег,
танцплощадка, и — «В парке Чаир…» Три года прослужил под это танго. Убиться можно,
Зоя, какие были девушки во Владивостоке — королевы, балерины! Всю жизнь буду
помнить!
Он поправил морскую пряжку, сделал руками жест, обозначая объятие в танце, сделал
шаг, вильнул бедрами напевая:
— «В парке Чаир наступает весна… Снятся твои золотистые косы…». Трам-па-па-пи-
па-пи…
Зоя напряженно засмеялась.
— Золотистые косы… Розы. Довольно пошлые слова, сержант… Королевы и балерины.
А разве вы когда-нибудь видели королев?
— В вашем лице, честное слово. У вас фигурка королевы, — смело сказал Нечаев и
подмигнул солдатам.
«Зачем он смеется над ней? — подумал Кузнецов. — Почему я раньше не замечал, что
она некрасива?»
— Если б не война, — ох, Зоя, вы меня недооцениваете, — украл бы я вас темной
ночью, увез бы на такси куда-нибудь, сидел бы в каком-нибудь загородном ресторане у
ваших ног с бутылкой шампанского, как перед королевой… И тогда — чихать на белый свет!
Согласились бы, а?
— На такси? В ресторан? Это романтично, — сказала Зоя, переждав смех солдат. —
Никогда не испытывала.
— Со мной все испытали бы.
Сержант Нечаев сказал это, обволакивая Зою карими глазами, и Кузнецов,
почувствовав обнаженную скользкость в его словах, прервал строго:
— Хватит, Нечаев, чепуху молоть! Наговорили с три короба! При чем здесь ресторан,
черт возьми! Какое это имеет отношение!.. Зоя, пейте, пожалуйста, чай.
— Смешные вы, — сказала Зоя, и будто отражение боли появилось в тонкой морщинке
на ее белом лбу.
Она все держала кончиками пальцев горячую кружку перед губами, но не отпивала, как
прежде, маленькими глотками чай; и эта скорбная морщинка, казавшаяся случайной на
белой коже, не распрямлялась, не разглаживалась на ее лбу. Зоя поставила кружку на печь и
спросила Кузнецова с нарочитой дерзостью:
— Вы что на меня так смотрите? Что вы ищете на моем лице? Сажу от печки? Или
тоже, как Нечаев, вспомнили каких-то там королев?
— О королевах я читал только в детских сказках, — ответил Кузнецов и нахмурился,
чтобы скрыть неловкость.
— Смешные вы все, — повторила она.
— А сколько вам лет, Зоя, восемнадцать? — угадывающе поинтересовался Нечаев. —
То есть, как говорят на флоте, сошли со стапелей в двадцать четвертом? Я на четыре года
старше вас, Зоечка. Существенная разница.
— Не угадали, — улыбаясь, сказала она. — Мне тридцать лет, товарищ стапель.
Тридцать лет и три месяца.
Сержант Нечаев, изобразив крайнее удивление на смуглом лице, произнес тоном
игривого намека:
— Неужели так хотите, чтоб было тридцать? Тогда сколько лет вашей маме? Она
похожа на вас? Разрешите ее адресок. — Тонкие усики поднялись в улыбке, разъехались над
белыми зубами. — Буду вести фронтовую переписку. Обменяемся фото.