Page 4 - Горячий снег

то короткая, видать, будет. Не беспокойтесь, за-ради Бога.
Кузнецов с пылающим у печного жара лицом тоже поднялся, выработанным строевым
жестом оправил кобуру пистолета, приказывающим тоном сказал Чибисову:
— Исполняли бы лучше обязанности дневального! — Но, сказав это, Кузнецов заметил
оробелый, ставший пришибленным взгляд Чибисова, ощутил неоправданность
начальственной резкости — к командному тону его шесть месяцев приучали в училище — и
неожиданно поправился вполголоса:
— Только чтоб печка, пожалуйста, не погасла. Слышите?
— Ясненько, товарищ лейтенант. Не сумлевайтесь, можно сказать. Спокойного сна…
Кузнецов влез на свои нары, в темноту, несогретую, ледяную, скрипящую, дрожащую
от неистового бега поезда, и здесь почувствовал, что опять замерзнет на сквозняке. А с
разных концов вагона доносились храп, сопение солдат. Слегка потеснив спящего рядом
лейтенанта Давлатяна, сонно всхлипнувшего, по-детски зачмокавшего губами, Кузнецов,
дыша в поднятый воротник, прижимаясь щекой к влажному, колкому ворсу, зябко
стягиваясь, коснулся коленями крупного, как соль, инея на стене — и от этого стало еще
холоднее.
С влажным шорохом под ним скользила слежавшаяся солома. Железисто пахли
промерзшие стены, и все несло и несло в лицо тонкой и острой струей холода из забитого
метельным снегом сереющего оконца над головой.
А паровоз, настойчивым и грозным ревом раздирая ночь, мчал эшелон без остановок в
непроглядных полях — ближе и ближе к фронту.

Глава вторая

Кузнецов проснулся от тишины, от состояния внезапного и непривычного покоя, и в
его полусонном сознании мелькнула мысль: «Это выгрузка! Мы стоим! Почему меня не
разбудили?..»
Он спрыгнул с нар. Было тихое морозное утро. В широко раскрытую дверь вагона дуло
холодом; после успокоившейся к утру метели вокруг неподвижно, зеркально до самого
горизонта выгибались волны нескончаемых сугробов; низкое без лучей солнце грузным
малиновым шаром висело над ними, и остро сверкала, искрилась размельченная изморозь в
воздухе.
В насквозь выстуженном вагоне никого не было. На нарах — смятая солома,
красновато светились карабины в пирамиде, валялись на досках развязанные вещмешки. А
возле вагона кто-то пушечно хлопал рукавицами, крепко, свежо в тугой морозной тишине
звенел снег под валенками, звучали голоса:
— Где же, братцы славяне, Сталинград?
— Не выгружаемся вроде? Команды никакой не было. Успеем пожрать. Должно, не
доехали. Наши уже вон с котелками идут.
И еще кто-то проговорил хрипловато и весело:
— Ох и ясное небо, налетят они!.. В самый раз!
Кузнецов, мгновенно стряхнув остатки сна, подошел к двери и от жгучего сияния
пустынных под солнцем снегов зажмурился даже, охваченный режущим морозным
воздухом.
Эшелон стоял в степи. Около вагона, на прибитом метелью снегу, группами толпились
солдаты; возбужденно толкались плечами, согреваясь, хлопали рукавицами по бокам, то и
дело оборачивались — все в одном направлении.
Там, в середине эшелона, в леденцовой розовости утра дымили на платформе кухни,
напротив них нежно краснела из сугробов крыша одинокого здания разъезда. К кухням, к
домику разъезда бежали солдаты с котелками, и снег вокруг кухонь, вокруг журавля-колодца
по-муравьиному кишел шинелями, ватниками — весь эшелон, казалось, набирал воду,
готовился к завтраку.