Page 11 - Морская душа

Кабы мы у моря сидели, тут такая бы волна ходила, будь здоров! Понятно?
— Ничего не понятно, — честно сказал военком.
— Ну, так поймешь. Фонарь у тебя еще живой?
Майор выдернул из-под себя плащ-палатку и накрыл ею с головой себя и военкома.
Когда командир пулеметного взвода подошел с докладом, что огневые точки готовы к
бою, он увидел на песке странное четырехногое существо с огромной головой. Оно ворчало
двумя голосами и шелестело бумагой. Потом оно засмеялось высоким заразительным
смехом майора и басом военкома, подобрало ноги — и майор вскочил, пряча в планшет
карту.
— Окопались? — спросил он оживленно. — Вот и хорошо! Вытаскивайте обратно все
пулеметы к воде…
Через час отряд осторожно, стараясь не плескаться, пробирался друг за другом по пояс
в холодной воде, подняв над головами автоматы и оружие. Пулеметы несли на связанных
винтовках, а пять оставались еще в кустах, охраняя отход, и возле них лежал военком.
Море, к которому немцы прижали отряд, оказалось лиманом, мелким и спокойным.
Ветер распластывал над водой ленточки бескозырок, но по лиману бежали только короткие
безобидные волны. Настоящее Черное море гремело и перекатывалось рядом, за низкой
песчаной косой.
И хотя это было отходом, а не атакой, майор на этот раз шел впереди, повернув
фуражку эмблемой назад. Эмблема блестела в лунных лучах, указывая путь отряду, и
"матросский майор" нащупывал ногой дорогу к Севастополю, то и дело погружаясь в воду
по горло — так же, как двадцать лет назад, когда он переходил Сиваш и когда впервые узнал,
что не всякая широкая вода — море.

ПОСЛЕДНИЙ ДОКЛАД

С берега, вероятно, казалось, что на середине реки росла какая-то странная
передвигающаяся рощица белоствольных деревьев. Светлые и зыбкие, возникающие из воды
и медленно опадающие, они прорастали на пути маленького катера, и пышные, сверкающие
водяной пылью их кроны осыпались металлическими плодами.
Это был ураганный минометный артиллерийский огонь с обоих берегов по узкости
реки. Бронекатер, пробиравшийся в этом лесу всплесков, метался вправо и влево.
Командир его был уже ранен. Он наваливался всем телом на крышу рубки и смотрел
только перед собой, угадывая по всплескам, где вырастет следующая смертоносная роща. Он
командовал рулем, и каждая его команда спасала катер от прямого попадания. Чтобы
проскочить узкость и спасти катер, надо было все время кидаться из стороны в сторону,
сбивая пристрелку врага. И командир выкрикивал слова команды, и рулевой за его спиной
повторял их, и катер рвался вперед, все вперед, беспрерывно меняя курс.
Но порой рощица светлых зыбких деревьев прорастала у самого катера, иногда сразу с
обоих бортов. Это было накрытие. Тогда вода обдавала катер обильным душем, и вместе с
водой на палубу падали осколки, грохоча и взвизгивая. После одного из таких накрытий
рулевой не ответил на команду и командир, подумав, что тот ранен или убит, хотел
обернуться к нему. Но катер выполнил маневр, командир понял, что все по-прежнему в
порядке, и продолжал командовать рулем. И хотя рулевой снова не повторял команды, катер
послушно выполнял малейшее желание командира и мчался по реке зигзагами, лавируя
между всплесками.
Наконец водяные рощи стали редеть. Только отдельные всплески преследовали катер.
Потом и они остались за кормой, впереди распахнулся широкий и мирный плес. Катер
выскочил из обстрела, и на реке встала тишина, показавшаяся командиру странной.
И в этой тишине он услышал за собой негромкий доклад:
— Товарищ командир… управляться не могу…
Он с трудом обернулся. Рулевой всем телом повис на штурвале. Лицо его было белым,