Page 31 - Ранние журавли

— Перестань! — прикрикнул на него Султанмурат.
— А что? Говорить нельзя? — вредничал младший.
— Ну и кричи, залезь вон на те горы и кричи на весь свет!
— Вот и залезу и буду кричать! Ты любишь эту Мырзагуль! Вот! Вот! Ты любишь…
Нахальство младшего вывело из себя старшего брата. Размахнувшись, Султанмурат дал
ему крепкого подзатыльника. Тот скривился сразу и заревел на весь овраг:
— Когда отец на войне, ты меня бить? Ну подожди! Подожди! Ты еще ответишь! —
орет во все горло.
Теперь надо было успокоить его. Вот морока! Когда они помирились, Аджимурат
говорил, все еще судорожно всхлипывая, все еще размазывая кулаком слезы по лицу:
— Не думай, я никому не скажу, даже маме не скажу. А ты из-за этого драться… А
письмо передам. Я тебе сразу хотел сказать, а ты сразу драться… На перемене отдам, отзову
в сторону. А ты за это, когда отец вернется с войны, когда отец приедет на станцию и когда
все побегут встречать его, ты меня возьми с собой. Мы вдвоем сядем на Чабдара и первыми
поскачем впереди всех. Ты и я. Чабдар ведь теперь твой. Ты впереди, а я сзади на коне, и
поскачем. И мы сразу отдадим Чабдара отцу, а сами побежим рядом, а навстречу мама и все
люди…
Так говорил он, жалуясь, обижаясь и умоляя, и до того растрогал Султанмурата, что тот
сам едва удержался от слез. Погорячился, а теперь очень раскаивался, что ударил
мальчишку.
— Ладно, Аджике, ты не плачь. Мы с тобой на Чабдаре поскачем, только бы отец
вернулся…
Когда собрали весь скошенный курай и когда начали вязать, получились три добрые
вязанки. Султанмурат мастерски умел увязывать хворост. Вначале куча кажется большая,
как гора, даже боязно становится, что не унесешь. А потом, если умеючи стянуть веревки,
куча раза в три станет меньше. Хорошо стянутая вязанка плотно и ровно лежит на спине, ее
и нести удобней. В этот раз ребята сделали две вязанки для вьюка, на то они привели с собой
Черногривого, а одну дополнительную вязанку Султанмурат решил тащить сам. Далековато
было нести, но лучше уж сразу притащить домой побольше топлива. Да и оставлять такой
курай жалко. Отменного хвороста набрали они в балке Туюк-Джар.
Черногривого навьючили так, что ни ушей, ни хвоста не видно. Его повел на поводу
Аджимурат. Султанмурат шел следом, сгибаясь под вязанкой, притороченной к плечам
особым перекрестным способом — веревка пропускается из-под левой подмышки через
грудь на правое плечо, захлестывается с правой стороны у затылка на скользящую петлю,
конец которой носильщик держит в руках. При таком способе носильщик может постоянно
подтягивать на ходу ослабшие узлы вязанки.
Так они шли — впереди Аджимурат, на поводу у него Черногривый, за ним
Султанмурат с ношей на спине, замыкал это шествие дворняга Актош, уже порядком
уставший и потому плетущийся позади.
Когда несешь курай, очень важно долго не позволять себе отдыхать. После первого
привала интервалы переходов сокращаются — второй привал вполовину первого перехода
третий вполовину второго и так далее. Султанмурат хорошо знал это, потому, рассчитывая
силы, шел размеренным шагом, широко расставляя ноги. Теперь он ничего не видел вокруг,
смотрел только вперед, под ноги. Чтобы долго не уставать и не ждать скорого отдыха, неся
вязанку, лучше всего думать о чем-нибудь постороннем.
Шел он и думал, как завтра с утра выйдет на работу на конный двор и снова вступит в
свои обязанности командира десанта. Поторапливаться пора. Впереди считанные дни до
выхода на Аксай. Лошади вроде бы уже справные, залеченные, плуги и запасные лемеха
готовы, сбруя тоже, а все равно двинешься на поле — что-нибудь да обнаружится, это ведь
всегда так. Слова бригадира Чекиша. Бригадир Чекиш говорит: глаз — трус, а рука —
храбрец, надо смело выходить в поле, а там по ходу дела видно будет как и что, всего не
предусмотришь. Может быть, он и прав.