Page 32 - Ранние журавли

Думал Султанмурат, как сделать, чтобы матери облегчить житье. Совсем замоталась
она. И на ферме доит, кормит коров, и дома продыху нет. Все сама да сама. Топи, вари,
стирай. Девчушки еще малы. А с Аджимурата тоже какой особо спрос. Сам он теперь уже
отрезанный ломоть, вот-вот уедет на Аксай, и кто его знает, когда вернется. Сколько надо
вспахать, заборонить… А их всего пять упряжек. А остальное тягло и плуги все на старых
землях будут работать. Здесь роботы еще больше, куда больше. Но тут хотя бы поблизости
от аила. В случае чего женщины смогут встать за чапыги. Совсем не женское дело. Но теперь
они и арыки копают по пояс глубиной, и воду ведут на поля, и плотины поднимают…
Как быть, как облегчить жизнь матери? Так ничего и не придумал…
Но больше всего думал о том, что завтра передаст письмо, вот только надо дописать
слова из песни «Аккептер». Пытался представить себе Мырзагуль читающей его послание,
то, что она подумает при этом. Эх, как трудно, оказывается, писать письмо о любви!
Получается совсем вообще-то не то, что хотел бы сказать, никакая бумага не уместит в себе
то, что на душе. Интересно, а что она скажет? Она тоже должна написать ответное письмо. А
как же иначе? Как он узнает, согласна она или не согласна, чтобы он ее любил? Вот ведь
задача. А что, если она не захочет, чтобы он ее любил?.. Тогда как?..
Балка Туюк-Джар давно осталась позади. Заходящее солнце светило теперь спереди и
сбоку, в одну сторону лица. Земля сохраняла все то же зимнее спокойствие и величие.
Обычно так бывает перед бурей — умиротворенность, покой, затишье, чтобы все это в миг
столкнуть, сбить, смешать, разнести вдребезги. В таких случаях надо прошептать: «К добру,
к спокойствию!» — чтобы упредить злые силы. Иногда помогает. «К добру, к
спокойствию!», — сказал про себя Султанмурат, высматривая впереди удобное место для
первого привала.
Место приходится выбирать с горочкой, такое, чтобы затем легко встать на ноги.
Сначала носильщик курая раскачивается на спине, лежа на вязанке, раскачивается вместе с
вязанкой не очень сильно, если больше, чем следует, вязанка перекатится через голову, а
носильщик растянется, как лягушка. Раскачавшись, надо упасть на колени, потом с колен
встать на ногу, на вторую и затем с заклинанием «о, пирим!» выпрямиться, насколько
позволит груз. Зато проще простого отдыхать — надо смело падать навзничь.
Султанмурат упал навзничь на вязанку и на миг зажмурил глаза. Ах, как хорошо было
распустить веревки на груди! Он лежал, блаженствуя, прикидывая, где будет следующий
привал. Когда он сможет, отдыхая после тяжкого перехода, думать только о ней?
— Только ты быстрей ответь на мое письмо, слышишь? — сказал он беззвучным
шепотом, улыбаясь себе. И прислушался.
Огромная, прекрасная тишина покоилась на земле в светлом, незаметно смеркающемся
предвечерье.

7

И приближались те дни…
Тревожное, томительное ожидание ответа от Мырзагуль не покидало его весь день,
пока не сваливал его к ночи мертвецкий сон… Он думал об этом все время, чем бы ни
занимался, что бы ни делал. Работал, выкладываясь, командовал своим десантом, а в мыслях
только и ждал, когда наконец прибежит на конюшню Аджимурат из школы, когда принесет
долгожданный ответ. У них с Аджимуратом были даже свои условные сигналы. Если
Мырзагуль дала ответ, то Аджимурат должен бежать вприпрыжку, размахивая руками, прыг-
скок, если нет, то не бежать, а идти и чтобы руки были в карманах.
Султанмурат все время поглядывал в ту сторону. Но что ни день, братишка приходил,
держа руки в карманах. Огорчался, недоумевал Султанмурат. Терпение иссякало.
Допытывался, спрашивал и переспрашивал Аджимурата, что она ему сказала при встрече,
как он к ней подошел и какой при этом состоялся разговор. Придя домой, заставал брата уже
давно спящим. А хотелось выспросить еще какие-то подробности. Но выспрашивать-то