Page 38 - Ранние журавли

8

К вечеру они с Анатаем хотя и не помирились, но общие дела заставили их пойти
навстречу друг другу. И все же оставался осадок в душе, стыдно было, что все так глупо
получилось. Но при этом Султанмурат понимал, что прошел важное испытание, что, прояви
он малодушие, прежде всего сам перестал бы уважать себя. А такой человек не может и не
должен быть командиром десанта.
В этом он убедился в тот же день, когда под вечер приехали на конный двор
председатель Тыналиев и бригадир Чекиш. Лошади их пришли с дальнего пути усталые,
заляпанные грязью. Тыналиев и старик Чекиш с рассветом уехали в Аксайское урочище и
вот только вернулись. Довольные приехали. Дня через два можно двинуться на Аксай. Степь
задышала. Земли удобной много. Паши сколько сможешь. Загоны определили. Место
полевого стана выбрали. Осталось обосноваться там и начать то, ради чего готовились всю
зиму.
— Ну как, ребята? — обратился к ним Тыналиев. — Как настроение? Какие есть
предложения, замечания? Высказывайте, чтобы потом не спохватиться, когда уже будете
далеко от аила.
Ребята молчали, ничего такого, требующего немедленного решения, вроде бы и не
было, и все-таки никто не взял на себя ответственность сказать последнее слово.
— У нас есть командир, — промолвил Эргеш. — Он все знает, пусть сам скажет.
И тогда Султанмурат сказал, что пока никаких неполадок или другой нужды нет, все
продумано, обувь отремонтирована, одежда залатана, укрываться берут шубы, короче говоря
— они, их плуги и кони готовы в любой день приступить к работе, как только земля поспеет.
Потом обсудили разные другие дела — о кашеваре, о топливе, о юрте — и пришли к
общему выводу, что дня через два-три, если погода не изменится, если не пойдет снег, пора
выходить в поле…
А погода стояла хорошая, хотя и облачная, — солнце то выглянет, то спрячется.
Парило, пахло сырой, освобождающейся из-под снега землей…
И приближались те дни… И все шло к тому…
Как ни готовились, а перед самым выездом опять обнаружилась уйма мелких дел.
Оказалось, что не хватает двух попон, те, что имелись, были совсем старые, дырявые, их
нечего было везти с собой на Аксай. Ночи ранней весной холодные, почти зимние, особенно
в первые дни пахоты… Чекиш говорил, что прежде, когда пахали еще сохой, в первые дни,
бывало, ждут до полудня, пока оттает земля после ночных заморозков… А продрогший за
ночь конь, не покрытый попоной, уже не рабочее тягло.
Пришлось побегать Султанмурату то в контору, то к председателю, то к бригадиру,
пока смогли купить для колхоза в аиле еще две добротные попоны…
И в этой беготне и заботах больше всего ждал он времени выезда с конями на водопой.
Хотелось повидать Мырзагуль перед отъездом, как в тот раз, у переступок через речку…
Каждый раз надеялся — и не удавалось. Спешил Султанмурат, не было времени ждать. И
потому он все время ощущал какую-то недоговоренность, недосказанность, остающуюся в
их отношениях, и какую-то смутную, тревожную вину свою за то, что они могут не
свидеться перед выездом. Он знал, что и Мырзагуль думает о нем, в этом он убедился в тот
раз по первому ее взгляду, когда в ней он как бы узнал себя. Однако он не допускал даже
мысли, что Мырзагуль сама будет искать встречи с ним. Девичья гордость и честь не могли
того позволить. Девушка уже сказала свое слово, она вручила ему вышитый платочек, а все
остальное уже его заботы, мужские…
Конечно, он сумел бы встретиться с ней перед отъездом, он так и рассчитывал, если бы
не новое несчастье. Накануне выезда на Аксай, когда десантники собрались гнать своих
лошадей на прощальный водопой, после которого Султанмурат и хотел дождаться
Мырзагуль, у самых ворот конного двора встретил их бригадир Чекиш. Он был хмур и
неприветлив. Рыжая бороденка всклокочена, шапка надвинута на самые глаза.