Page 2 - Роковые яйца

пертурбаций знаменитого года, издохли первоначально восемь великолепных экземпляров
квакшей, затем пятнадцать обыкновенных жаб и, наконец, исключительнейший экземпляр
жабы Суринамской.
Непосредственно вслед за жабами, опустошившими тот первый отряд голых гадов,
который по справедливости назван классом гадов бесхвостых, переселился в лучший мир
бессменный сторож института старик Влас, не входящий в класс голых гадов. Причина
смерти его, впрочем, была та же, что и у бедных гадов, и ее Персиков определил сразу:
— Бескормица!
Ученый был совершенно прав: Власа нужно было кормить мукой, а жаб мучными
червями, но поскольку пропала первая, постольку исчезли и вторые. Персиков оставшиеся
двадцать экземпляров квакш попробовал перевести на питание тараканами, но и тараканы
куда-то провалились, показав свое злостное отношение к военному коммунизму. Таким
образом и последние экземпляры пришлось выкинуть в выгребные ямы на дворе института.
Действие смертей, и в особенности Суринамской жабы, на Персикова не поддается
2
описанию. В смертях он целиком почему-то обвинил тогдашнего наркома просвещения .
Стоя в шапке и калошах в коридоре выстывающего института, Персиков говорил
своему ассистенту Иванову, изящнейшему джентльмену с острой белокурой бородкой:
— Ведь за это же его, Петр Степанович, убить мало! Что же они делают? Ведь они ж
погубят институт! А? Бесподобный самец, исключительный экземпляр Пипа американа,
длиной в тринадцать сантиметров...
Дальше пошло хуже. По смерти Власа окна в институте промерзли насквозь, так что
цветистый лед сидел на внутренней поверхности стекол. Издохли кролики, лисицы, волки,
рыбы и все до единого ужи. Персиков стал молчать целыми днями, потом заболел
воспалением легких, но не умер. Когда оправился, приходил два раза в неделю в институт и
в круглом зале, где было всегда, почему-то не изменяясь, пять градусов мороза, независимо
от того, сколько на улице, читал в калошах, в шапке с наушниками и в кашне, выдыхая
белый пар, восьми слушателям цикл лекций на тему «Пресмыкающиеся жаркого пояса». Все
остальное время Персиков лежал у себя на Пречистенке на диване, в комнате, до потолка
набитой книгами, под пледом, кашлял и смотрел в пасть огненной печурки, которую
золочеными стульями топила Марья Степановна, вспоминал Суринамскую жабу.
Но все на свете кончается. Кончился 20-й и 21-й год, а в 22-м началось какое-то
обратное движение. Во-первых: на месте покойного Власа появился Панкрат, еще молодой,
но подающий большие надежды зоологический сторож, институт стали топить понемногу. А
летом Персиков при помощи Панкрата на Клязьме поймал четырнадцать штук вульгарных
жаб. В террариях вновь закипела жизнь... В 23-м году Персиков уже читал восемь раз в
неделю — три в институте и пять в университете, в 24-м году тринадцать раз в неделю и,
кроме того, на рабфаках, а в 25-м, весной, прославился тем, что на экзаменах срезал
семьдесят шесть человек студентов и всех на голых гадах.
— Как, вы не знаете, чем отличаются голые гады от пресмыкающихся? — спрашивал
Персиков. — Это просто смешно, молодой человек. Тазовых почек нет у голых гадов. Они
отсутствуют. Тэк-то-с. Стыдитесь. Вы, вероятно, марксист?
— Марксист, — угасая, отвечал зарезанный.
— Так вот, пожалуйста, осенью, — вежливо говорил Персиков и бодро кричал
Панкрату: — Давай следующего!
Подобно тому, как амфибии оживают после долгой засухи при первом обильном
дожде, ожил профессор Персиков в 1926 году, когда соединенная американо-русская
компания выстроила, начав с угла Газетного переулка и Тверской, в центре Москвы,
пятнадцать пятнадцатиэтажных домов, а на окраинах триста рабочих коттеджей, каждый на
восемь квартир, раз и навсегда прикончив тот страшный и смешной жилищный кризис,

2 ...тогдашнего наркома просвещения. — Имеется в виду А. В. Луначарский (1875-1933).