Page 7 - Роковые яйца

посылки, содержащие в себе зеркала, двояковыпуклые, двояковогнутые и даже какие-то
выпукло-вогнутые шлифованные стекла. Кончилось все это тем, что Иванов соорудил
камеру и в нее действительно уловил красный луч. И надо отдать справедливость, уловил
мастерски: луч вышел жирный, сантиметра четыре в поперечнике, острый и сильный.
1 июня камеру установили в кабинете Персикова, и он жадно начал опыты с икрой
лягушек, освещенной лучом. Опыты эти дали потрясающие результаты. В течение двух
суток из икринок вылупились тысячи головастиков. Но этого мало, в течение одних суток
головастики выросли необычайно в лягушек и до того злых и прожорливых, что половина их
тут же была перелопана другой половиной. Зато оставшиеся в живых начали вне всяких
сроков метать икру и в два дня уже без всякого луча вывели новое поколение и при этом
совершенно бесчисленное. В кабинете ученого началось черт знает что: головастики
расползались из кабинета по всему институту, в террариях и просто на полу, во всех
закоулках, завывали зычные хоры, как на болоте. Панкрат, и так боявшийся Персикова как
огня, теперь испытывал по отношению к нему одно чувство: мертвенный ужас. Через неделю
и сам ученый почувствовал, что он шалеет. Институт наполнился запахом эфира и
цианистого кали, которым чуть-чуть не отравился Панкрат, не вовремя снявший маску.
Разросшееся болотное поколение наконец удалось перебить ядами, кабинеты проветрить.
Иванову Персиков сказал так:
— Вы знаете, Петр Степанович, действие луча на дейтероплазму и вообще на
яйцеклетку изумительно.
Иванов, холодный и сдержанный джентльмен, перебил профессора необычным тоном:
— Владимир Ипатьич, что же вы толкуете о мелких деталях, об дейтероплазме. Будем
говорить прямо: вы открыли что-то неслыханное. — Видимо, с большой потугой, но все же
Иванов выдавил из себя слова: — Профессор Персиков, вы открыли луч жизни!
Слабая краска показалась на бледных, небритых скулах Персикова.
— Ну-ну-ну, — пробормотал он.
— Вы, — продолжал Иванов, — вы приобретете такое имя... У меня кружится голова.
Вы понимаете, — продолжал он страстно, — Владимир Ипатьич, герои Уэллса по сравнению
с вами просто вздор... А я-то думал, что это сказки... Вы помните его «Пищу богов»?
— А, это роман, — ответил Персиков.
— Ну да, Господи, известный же!..
— Я забыл его, — ответил Персиков, — помню, читал, но забыл.
— Как же вы не помните, да вы гляньте, — Иванов за ножку поднял со стеклянного
стола невероятных размеров мертвую лягушку с распухшим брюхом. На морде ее даже после
смерти было злобное выражение. — Ведь это же чудовищно!

Глава IV
ПОПАДЬЯ ДРОЗДОВА

Бог знает почему, Иванов ли тут был виноват, или потому, что сенсационные известия
передаются сами собой по воздуху, но только в гигантской кипящей Москве вдруг
заговорили о луче и о профессоре Персикове. Правда, как-то вскользь и очень туманно.
Известие о чудодейственном открытии прыгало, как подстреленная птица, в светящейся
столице, то исчезая, то вновь взвиваясь, до половины июля, пока на 20-й странице газеты
«Известия» под заголовком «Новости науки и техники» не появилась короткая заметка,
трактующая о луче. Сказано было глухо, что известный профессор IV университета изобрел
луч, невероятно повышающий жизнедеятельность низших организмов, и что луч этот
нуждается в проверке. Фамилия, конечно, была переврана и напечатано: «Певсиков».
Иванов принес газету и показал Персикову заметку.
— «Певсиков», — проворчал Персиков, возясь с камерой в кабинете, — откуда эти
свистуны все знают?
Увы, перевранная фамилия не спасла профессора от событий, и они начались на другой