Page 22 - Похождения бравого солдата Швейка

суд на Градчаны. Понятно?
И не успел он договорить, как нежданно-негаданно Швейк подскочил к нему,
поцеловал руку и сказал:
— Да вознаградит вас бог! Если вам когда-нибудь понадобится чистокровная собачка,
соблаговолите обратиться ко мне. Я торгую собаками.
Так Швейк опять очутился на свободе.
По дороге домой он размышлял о том, а не зайти ли ему сперва в пивную «У чаши», и в
конце концов отворил ту самую дверь, через которую не так давно вышел в сопровождении
агента Бретшнейдера.
В пивной царило гробовое молчание. Там сидело несколько посетителей и среди них —
церковный сторож из церкви св. Аполлинария. Физиономии у всех были хмурые. За стойкой
сидела трактирщица, жена Паливца, тупо глядя на пивные краны.
— Вот я и вернулся! — весело сказал Швейк. — Дайте-ка мне кружечку пива. А где же
наш пан Паливец? Небось уже дома?
Вместо ответа хозяйка залилась слезами и, горестно всхлипывая при каждом слове,
простонала:
— Дали ему… десять лет… неделю тому назад…
— Ну, вот видите! — сказал Швейк. — Значит, семь дней уже отсидел.
— Он был такой… осторожный! — рыдала хозяйка. — Он сам это всегда о себе
говорил…
Посетители пивной упорно молчали, словно тут до сих пор блуждал дух Паливца,
призывая к ещё большей осторожности.
— Осторожность — мать мудрости, — сказал Швейк усаживаясь за стол и пододвигая
к себе кружку пива, в пивной пене которого образовалось несколько дырочек — туда
капнули слёзы жены Паливца, когда она несла пиво на стол. — Нынче время такое,
приходится быть осторожным.
— Вчера у нас было двое похорон, — попытался перевести разговор на другое
церковный сторож от св. Аполлинария.
— Видать, помер кто-нибудь! — заметил другой посетитель.
Третий спросил:
— Покойного-то на катафалке везли?
— Интересно, — сказал Швейк, — как будут происходить военные похороны во время
войны?
Посетители поднялись, расплатились и тихо вышли. Швейк остался наедине с пани
Паливцовой.
— Не представляю себе, — произнёс Швейк, — чтобы невинного осудили на десять
лет. Правда, однажды невинного приговорили к пяти годам — такое я слышал, но на десять
— это уж, пожалуй, многовато!
— Что же поделаешь, ведь мой-то признался, — плакала жена Паливца. — Как он здесь
говорил об этих мухах и портрете, так и в управлении суда повторил. Вызвали меня
свидетельницей, да что я могла им сказать, когда мне заявили, что я имею право отказаться
от свидетельских показаний, потому что нахожусь в родственных отношениях со своим
мужем… Я перепугалась этих родственных отношений — как бы из этого ещё чего-нибудь
не вышло — и отказалась давать показания. Старик, бедняга, так на меня посмотрел… до
самой смерти не забуду. А потом, после приговора, когда его уводили, взял да и крикнул им
там, на лестнице, словно совсем с ума спятил: «Да здравствует свободная мысль!»
— А пан Бретшнейдер сюда больше не заходит? — спросил Швейк.
— Заходил несколько раз, — ответила трактирщица. — Выпьет одну-две кружки,
спросит меня, кто здесь бывает и слушает, как посетители рассказывают про футбол. Они
всегда, как увидят пана Бретшнейдера, говорят только про футбол, а его от этого
передёргивает — того и гляди судороги сделаются и он взбесится. За всё это время к нему на
удочку попался только один обойщик с Поперечной улицы.