Page 18 - Похождения бравого солдата Швейка

нравятся. Так извольте…
Хмурый господин, которому Швейк сунул ремень в руку, взглянул на этот ремень,
швырнул его в угол и заплакал, размазывая грязными руками слёзы и выкрикивая:
— У меня детки, а я здесь за пьянство и за безнравственный образ жизни, Иисус
Мария! Бедная моя жена! Что скажут на службе! У меня деточки, а я здесь за пьянство и за
безнравственный образ жизни!
И так далее, до бесконечности.
Наконец он как будто немного успокоился, подошёл к двери и начал колотить в неё
руками и ногами. За дверью послышались шаги и голос:
— Чего надо?
— Выпустите меня! — проговорил он таким тоном, словно это были его предсмертные
слова.
— Куда? — раздался вопрос с другой стороны двери.
— На службу, — ответил несчастный отец, супруг, чиновник, пьяница и развратник.
Раздался смех, жуткий смех в тиши коридора… И шаги опять стихли.
— Видно, этот господин здорово ненавидит вас, коли так насмехается, — сказал
Швейк, в то время как его безутешный сосед опять уселся рядом. — Тюремщик, когда
разозлится, на многое способен, а когда он взбешён, то пощады не жди. Сидите себе
спокойно, если раздумали вешаться, и ждите дальнейших событий. Если вы чиновник,
женаты и у вас есть дети, то всё это действительно ужасно. Вы, если не ошибаюсь, уверены,
что вас выгонят со службы?
— Трудно сказать, — вздохнул тот. — Дело в том, что я сам не помню, что такое я
натворил. Знаю только, что меня откуда-то выкинули, но я хотел вернуться туда, закурить
сигару. А началось всё так хорошо… Видите ли, начальник нашего отдела справлял свои
именины и позвал нас в винный погребок, потом мы попали в другой, в третий, в четвёртый,
в пятый, в шестой, в седьмой, в восьмой, в девятый…
— Не могу ли я помочь вам считать? — вызвался Швейк. — Я в этих делах разбираюсь.
Как-то раз я за одну ночь побывал в двадцати восьми местах, но, к чести моей будь сказано,
нигде больше трёх кружек пива не пил.
— Словом, — продолжал несчастный подчинённый того начальника, который так
великолепно справлял свои именины, — когда мы обошли с дюжину различных кабачков, то
обнаружили, что начальник-то у нас пропал, хотя мы его загодя привязали на верёвочку и
водили за собой, как собачонку. Тогда мы отправились его разыскивать и под конец
растеряли друг друга. Я очутился в одном из ночных кабачков на Виноградах, в очень
приличном заведении, где пил ликёр прямо из бутылки. Что я делал потом — не помню…
Знаю только, что уже здесь, в комиссариате, когда меня сюда привезли, оба полицейских
рапортовали, будто я напился, вёл себя непристойно, отколотил одну даму, разрезал
перочинным ножом чужую шляпу, которую снял с вешалки, разогнал дамскую капеллу,
публично обвинил обер-кельнера в краже двенадцати крон, разбил мраморную доску у
столика, за которым сидел, и умышленно плюнул незнакомому господину за соседним
столиком в чёрный кофе. Больше я ничего не делал… по крайней мере не помню, чтобы я
ещё что-нибудь натворил… Поверьте мне, я порядочный, интеллигентный человек и ни о
чём другом не думаю, как только о своей семье. Что вы на это скажете? Ведь я не скандалист
какой-нибудь!
— А много вам пришлось потрудиться, пока вы разбили эту мраморную доску, или вы
её раскололи с одного маху? — вместо ответа поинтересовался Швейк.
— Сразу, — ответил интеллигентный господин.
— Тогда вы пропали, — задумчиво произнёс Швейк. — Вам докажут, что вы
подготовлялись к этому путём долгой тренировки. А кофе этого незнакомого господина, в
который вы плюнули, был без рома или с ромом? — И, не ожидая ответа, пояснил: — Если с
ромом, то хуже, потому что дороже. На суде все подсчитывают и подводят итоги, чтобы как-
нибудь подогнать под серьёзное преступление.