Page 51 - Собачье сердце

– Ну, извините, извините, голубчик! – забормотал Филипп Филиппович, простите, я
право, не хотел вас обидеть. Голубчик, не сердитесь, меня он так задёргал…
– Я думаю, – совершенно отошёл пациент, – но какая всё-таки дрянь! Любопытно было
бы взглянуть на него. В Москве прямо легенды какие-то про вас рассказывают…
Филипп Филиппович только отчаянно махнул рукой. Тут пациент разглядел, что
профессор сгорбился и даже как будто поседел за последнее время.

* * *

Преступление созрело и упало, как камень, как это обычно и бывает. С сосущим
нехорошим сердцем вернулся в грузовике Полиграф Полиграфович.
Голос Филиппа Филипповича пригласил его в смотровую. Удивлённый Шариков
пришёл и с неясным страхом заглянул в дуло на лице Борменталя, а затем на Филиппа
Филипповича. Туча ходила вокруг ассистента и левая его рука с папироской чуть
вздрагивала на блестящей ручке акушерского кресла.
Филипп Филиппович со спокойствием очень зловещим сказал:
– Сейчас заберите вещи: брюки, пальто, всё, что вам нужно, – и вон из квартиры!
– Как это так? – искренне удивился Шариков.
– Вон из квартиры – сегодня, – монотонно повторил Филипп Филиппович, щурясь на
свои ногти.
Какой-то нечистый дух вселился в Полиграфа Полиграфовича; очевидно, гибель уже
караулила его и срок стоял у него за плечами. Он сам бросился в объятия неизбежного и
гавкнул злобно и отрывисто:
– Да что такое в самом деле! Что, я управы, что ли, не найду на вас? Я на 16 аршинах
здесь сижу и буду сидеть.
– Убирайтесь из квартиры, – задушенно шепнул Филипп Филиппович.
Шариков сам пригласил свою смерть. Он поднял левую руку и показал Филиппу
Филипповичу обкусанный с нестерпимым кошачьим запахом – шиш. А затем правой рукой
по адресу опасного Борменталя из кармана вынул револьвер. Папироса Борменталя упала
падучей звездой, а через несколько секунд прыгающий по битым стёклам Филипп
Филиппович в ужасе метался от шкафа к кушетке. На ней распростёртый и хрипящий лежал
заведующий подотделом очистки, а на груди у него помещался хирург Борменталь и душил
его беленькой малой подушкой.
Через несколько минут доктор Борменталь с не своим лицом прошёл на передний ход и
рядом с кнопкой звонка наклеил записку:
«Сегодня приёма по случаю болезни профессора – нет. Просят не беспокоить
звонками».
Блестящим перочинным ножичком он перерезал провод звонка, в зеркале осмотрел
поцарапанное в кровь своё лицо и изодранные, мелкой дрожью прыгающие руки. Затем он
появился в дверях кухни и насторожённым голосом Зине и Дарье Петровне сказал:
– Профессор просит вас никуда не уходить из квартиры.
– Хорошо, – робко ответили Зина и Дарья Петровна.
– Позвольте мне запереть дверь на чёрный ход и забрать ключ, – заговорил Борменталь,
прячась за дверь в стене и прикрывая ладонью лицо – это временно, не из недоверия к вам.
Но кто-нибудь придёт, а вы не выдержите и откроете, а нам нельзя мешать. Мы заняты.
– Хорошо, – ответили женщины и сейчас же стали бледными. Борменталь запер чёрный
ход, запер парадный, запер дверь из коридора в переднюю и шаги его пропали у смотровой.
Тишина покрыла квартиру, заползла во все углы. Полезли сумерки, скверные,
насторожённые, одним словом мрак. Правда, впоследствии соседи через двор говорили, что
будто бы в окнах смотровой, выходящих во двор, в этот вечер горели у Преображенского все
огни, и даже будто бы они видели белый колпак самого профессора… Проверить трудно.
Правда, и Зина, когда уже кончилось, болтала, что в кабинете у камина после того, как