Page 52 - Собачье сердце

Борменталь и профессор вышли из смотровой, её до смерти напугал Иван Арнольдович.
Якобы он сидел в кабинете на корточках и жёг в камине собственноручно тетрадь в
синей обложке из той пачки, в которой записывались истории болезни профессорских
пациентов! Лицо будто бы у доктора было совершенно зелёное и всё, ну, всё… Вдребезги
исцарапанное. И Филипп Филиппович в тот вечер сам на себя не был похож. И ещё что…
Впрочем, может быть, невинная девушка из пречистенской квартиры и врёт…
За одно можно поручиться: в квартире в этот вечер была полнейшая и ужаснейшая
тишина.

Глава 10
Эпилог

Ночь в ночь через десять дней после сражения в смотровой в квартире профессора
Преображенского, что в Обуховском переулке, ударил резкий звонок.
– Уголовная милиция и следователь. Благоволите открыть.
Забегали шаги, застучали, стали входить, и в сверкающей от огней приёмной с заново
застеклёнными шкафами оказалось масса народу. Двое в милицейской форме, один в чёрном
пальто, с портфелем, злорадный и бледный председатель Швондер, юноша-женщина,
швейцар Фёдор, Зина, Дарья Петровна и полуодетый Борменталь, стыдливо прикрывающий
горло без галстука.
Дверь из кабинета пропустила Филиппа Филипповича. Он вышел в известном всем
лазоревом халате и тут же все могли убедиться сразу, что Филипп Филиппович очень
поправился в последнюю неделю. Прежний властный и энергичный Филипп Филиппович,
полный достоинства, предстал перед ночными гостями и извинился, что он в халате.
– Не стесняйтесь, профессор, – очень смущённо отозвался человек в штатском, затем
он замялся и заговорил. – Очень неприятно. У нас есть ордер на обыск в вашей квартире и, –
человек покосился на усы Филиппа Филипповича и докончил, – и арест, в зависимости от
результата.
Филипп Филиппович прищурился и спросил:
– А по какому обвинению, смею спросить, и кого?
Человек почесал щеку и стал вычитывать по бумажке из портфеля.
– По обвинению Преображенского, Борменталя, Зинаиды Буниной и Дарьи Ивановой в
убийстве заведующего подотделом очистки МКХ Полиграфа Полиграфовича Шарикова.
Рыдания Зины покрыли конец его слов. Произошло движение.
– Ничего я не понимаю, – ответил Филипп Филиппович, королевски вздёргивая
плечи, – какого такого Шарикова? Ах, виноват, этого моего пса… Которого я оперировал?
– Простите, профессор, не пса, а когда он уже был человеком. Вот в чём дело.
– То-есть он говорил? – спросил Филипп Филиппович, – это ещё не значит быть
человеком. Впрочем, это не важно. Шарик и сейчас существует, и никто его решительно не
убивал.
– Профессор, – очень удивлённо заговорил чёрный человек и поднял брови, – тогда его
придётся предъявить. Десятый день, как пропал, а данные, извините меня, очень нехорошие.
– Доктор Борменталь, благоволите предъявить Шарика следователю, – приказал
Филипп Филиппович, овладевая ордером.
Доктор Борменталь, криво улыбнувшись, вышел.
Когда он вернулся и посвистал, за ним из двери кабинета выскочил пёс странного
качества. Пятнами он был лыс, пятнами на нём отрастала шерсть вышел он, как учёный
циркач, на задних лапах, потом опустился на все четыре и осмотрелся. Гробовое молчание
застыло в приёмной, как желе.
Кошмарного вида пёс с багровым шрамом на лбу вновь поднялся на задние лапы и,
улыбнувшись, сел в кресло.
Второй милиционер вдруг перекрестился размашистым крестом и, отступив, сразу