Page 49 - Собачье сердце

квартиру Филиппа Филипповича?
– Куда же мне ещё? – робко ответил Шариков, блуждая глазами.
– Отлично-с. Быть тише воды, ниже травы. В противном случае за каждую
безобразную выходку будете иметь со мною дело. Понятно?
– Понятно, – ответил Шариков.
Филипп Филиппович во всё время насилия над Шариковым хранил молчание.
Как-то жалко он съёжился у притолоки и грыз ноготь, потупив глаза в паркет. Потом
вдруг поднял их на Шарикова и спросил, глухо и автоматически:
– Что же вы делаете с этими… С убитыми котами?
– На польты пойдут, – ответил Шариков, – из них белок будут делать на рабочий
кредит.
Засим в квартире настала тишина и продолжалась двое суток. Полиграф Полиграфович
утром уезжал на грузовике, появлялся вечером, тихо обедал в компании Филиппа
Филипповича и Борменталя.
Несмотря на то, что Борменталь и Шариков спали в одной комнате приёмной, они не
разговаривали друг с другом, так что Борменталь соскучился первый.
Дня через два в квартире появилась худенькая с подрисованными глазами барышня в
кремовых чулочках и очень смутилась при виде великолепия квартиры. В потёртом
пальтишке она шла следом за Шариковым и в передней столкнулась с профессором.
Тот оторопелый остановился, прищурился и спросил:
– Позвольте узнать?
– Я с ней расписываюсь, это – наша машинистка, жить со мной будет. Борменталя надо
будет выселить из приёмной. У него своя квартира есть, – крайне неприязненно и хмуро
пояснил Шариков.
Филипп Филиппович поморгал глазами, подумал, глядя на побагровевшую барышню, и
очень вежливо пригласил её.
– Я вас попрошу на минуточку ко мне в кабинет.
– И я с ней пойду, – быстро и подозрительно молвил Шариков.
И тут моментально вынырнул как из-под земли Борменталь.
– Извините, – сказал он, – профессор побеседует с дамой, а мы уж с вами побудем
здесь.
– Я не хочу, – злобно отозвался Шариков, пытаясь устремиться вслед за сгорающей от
стыда барышней и Филиппом Филипповичем.
– Нет, простите, – Борменталь взял Шарикова за кисть руки и они пошли в смотровую.
Минут пять из кабинета ничего не слышалось, а потом вдруг глухо донеслись рыдания
барышни.
Филипп Филиппович стоял у стола, а барышня плакала в грязный кружевной платочек.
– Он сказал, негодяй, что ранен в боях, – рыдала барышня.
– Лжёт, – непреклонно отвечал Филипп Филиппович. Он покачал головой и
продолжал. – Мне вас искренне жаль, но нельзя же так с первым встречным только из-за
служебного положения… Детка, ведь это безобразие. Вот что… – Он открыл ящик
письменного стола и вынул три бумажки по три червонца.
– Я отравлюсь, – плакала барышня, – в столовке солонина каждый день… И
угрожает… Говорит, что он красный командир… Со мною, говорит, будешь жить в
роскошной квартире… Каждый день аванс… Психика у меня добрая, говорит, я только котов
ненавижу… Он у меня кольцо на память взял…
– Ну, ну, ну, – психика добрая… «От Севильи до Гренады», – бормотал Филипп
Филиппович, – нужно перетерпеть – вы ещё так молоды…
– Неужели в этой самой подворотне?
– Ну, берите деньги, когда дают взаймы, – рявкнул Филипп Филиппович.
Затем торжественно распахнулись двери и Борменталь по приглашению Филиппа
Филипповича ввёл Шарикова. Тот бегал глазами, и шерсть на голове у него возвышалась, как