Page 130 - Вино из одуванчиков

водоросли, расцветающие в темных волнах.

— Как вы думаете, если мы закричим, они прибегут к нам на помощь?
— Кто?
— Ну, публика эта, из витрин…
— Ох, Франсина!
— Не знаю…
В витринах стояла тысяча мужчин и женщин, застывших и
молчаливых, а на улице они были только втроем, и стук их каблуков по
спекшемуся асфальту пробуждал резкое эхо, точно вдогонку трещали
выстрелы.
Красная неоновая вывеска тускло мигала в темноте и, когда они
проходили мимо, зажужжала, как умирающее насекомое.
Впереди лежали улицы — белые, спекшиеся. Справа и слева над тремя
хрупкими женщинами вставали высокие деревья, и ветер шевелил густую
листву лишь на самых макушках. С остроконечной башни здания суда
показалось бы — летят по улице три пушинки одуванчика.
— Сперва мы проводим тебя, Франсина.
— Нет, я провожу вас.

— Не глупи, — возразила Лавиния. — Твой Электрик-парк — это
такая даль. Проводишь меня, а потом тебе придется возвращаться домой
через овраг. Да ведь если на тебя с дерева упадет хоть один листочек, у тебя
будет разрыв сердца.
— Что ж, тогда я останусь ночевать у тебя, Лавиния, — сказала
Франсина. — Ведь из всех нас ты самая хорошенькая.
Так они шли, двигаясь, будто три стройных и нарядных манекена, по
залитому лунным светом морю зеленых лужаек и асфальта, и Лавиния
приглядывалась к черным деревьям, что проплывали по обе стороны от
них, прислушивалась к голосам подруг — они негромко болтали и
пытались даже смеяться; и ночь словно ускоряла шаг, потом помчалась
бегом — и все-таки еле плелась, и все стремительно неслось куда-то, и все

казалось раскаленным добела и жгучим, как снег.
— Давайте петь, — предложила Лавиния. И они запели «Свети, свети,
осенняя луна…». Они шли, взявшись под руки, не оглядываясь назад, и
задумчиво, вполголоса пели. И чувствовали, как раскаленный за день
асфальт понемногу остывает у них под ногами.
— Слушайте! — сказала Лавиния.
Они прислушались к летней ночи. Стрекотали сверчки, вдалеке часы
на здании суда пробили без четверти двенадцать.
— Слушайте!