Page 135 - Вино из одуванчиков

затаившимся зеленым лягушкам, и черной речке. — Кто-то идет сзади по

лестнице. Я боюсь обернуться.
Еще шаг, снова эхо.
— Как только я шагну, он тоже шагает. Шаг и эхо.
— Сержант Кеннеди, это вы? — нерешительно спросила она у оврага.
Сверчки молчали.
Сверчки прислушивались. Ночь прислушивалась к ней и к ее шагам.
Все дальние ночные луга и все ближние ночные деревья вокруг, против
обыкновения, застыли и не шевелились; листья, кусты, звезды и трава в
лугах — все вдруг замерло и слушало, как бьется сердце Лавинии Неббс. И
может быть, где-то за тысячу миль, на глухом полустанке, где от поезда до
поезда — целая вечность, одинокий путник читает сейчас газету при
тусклом свете единственной лампочки — и вдруг поднимет голову,
прислушается и спросит себя: что это? И подумает: наверно, просто дятел
стучит по дуплистому стволу. Но нет, это не дятел, это Лавиния Неббс, это
ее сердце стучит так громко.
Тишина. Тишина летней ночи, что раскинулась на тысячи миль,
затопила землю, точно белое море, полное теней. Скорей, скорей! Все ниже

по ступенькам. Беги!
Она услышала музыку. Безумие, глупость, но на нее обрушилась
мощная волна музыки, и тут оказалось — она бежит, бежит в страхе и
ужасе, а в каком-то уголке сознания, еще усиливая и нагнетая страх, звучит
грозная, тревожная музыка и толкает ее все дальше, дальше, скорее, скорее,
и она летит и падает все ниже, ниже, на самое дно оврага.
— Еще немножко! — молила Лавиния. — Сто восемь, девять, сто
десять ступенек! Наконец-то дно! Теперь бегом! Через мост!
Она торопила руки, ноги, все тело, весь свой страх, она приказывала
всем фибрам своего существа в эту ослепительную и страшную минуту,
когда она бежала над шумной быстрой речкой по пустынным, гулким,
качающимся и упругим, чуть ли не живым доскам, а за ней по мосту

гнались шаги и настигали, настигали, и музыка тоже гналась следом,
пронзительная и бессвязная…
Он догоняет, не оборачивайся, не смотри, если увидишь его —
перепугаешься насмерть и уже не сможешь двинуться с места. Беги, беги!
Она бежала по мосту.
Господи боже, прошу тебя, молю, дай мне взбежать наверх! Вот и
подъем, тропинка, теперь между холмов, ох, как темно, и все так далеко!
Если я даже закричу, теперь это уже не поможет; да я и не в силах кричать.
Ну вот, конец тропки, вот и улица; господи, хоть бы добраться, если только