Page 183 - Вино из одуванчиков

встрепенулись первые птицы и на востоке угрожающе блеснуло солнце, все

разбрелись по спальням. Дуглас прислушался — в далекой кухне остывала
печь. Прошла к себе бабушка.
Старьевщик, думал он, мистер Джонас, где-то вы сейчас? Вот теперь я
вас отблагодарил, я уплатил долг. Я тоже сделал доброе дело, ну да, я
передал это дальше…
Он заснул и увидел сон.
Во сне звонил гонг и все с восторженными воплями бежали в
столовую завтракать.

И вдруг лето кончилось.
Дуглас обнаружил это, когда они однажды шли по улице. Том ахнул,
схватил его за руку и ткнул пальцем в витрину дешевой лавчонки. Они
остановились как вкопанные: из витрины невозмутимо, с ужасающим
спокойствием на них глядели предметы совсем иного мира.
— Карандаши, Дуг, десять тысяч карандашей!
— Тьфу ты, пропасть!
— Блокноты, грифельные доски, ластики, акварельные краски,

линейки, компасы — сто тысяч штук!
— Не смотри. Может, это просто мираж!
— Нет, — в отчаянии простонал Том. — Это школа.
Самая настоящая школа! Ну с какой стати паршивые лавчонки
выставляют все это напоказ, когда лето еще не кончилось? Половину
каникул отравили!
Они пошли дальше и дома застали дедушку одного на высохшей,
полысевшей лужайке — он собирал последние редкие одуванчики.
Некоторое время они молча помогали ему, а потом Дуглас склонился к
собственной тени и сказал:
— Как, по-твоему, Том, какой у нас получится следующий год? Лучше
этого или хуже?

— Ты меня не спрашивай. — Том подул в стебель одуванчика, точно в
дудку. — Ведь не я создал мир. — Он на минуту задумался. — Хотя иногда
мне кажется, что все это моих рук дело.
И он лихо сплюнул.
— У меня предчувствие, — сказал Дуглас.
— Какое?
— Следующий год будет еще больше, и дни будут ярче, и ночи
длиннее и темнее, и еще люди умрут, и еще малыши родятся, а я буду в
самой гуще всего этого.