Page 13 - Евгения Гранде

щеки и промолвил:
— Как время-то наше идет! Что ни год, то двенадцать месяцев.
Ставя свечу на место, перед часами, Гранде, который никогда не мог отвязаться от
шутки, показавшейся ему забавной, и повторял ее до пресыщения, сказал:
— Так как сегодня праздник Евгении, возжем светильники.
Он старательно снял ветвистый канделябр, надел по розетке на каждую подставку, взял
из рук Нанеты сальную новую свечу, обернутую снизу бумагой, воткнул ее в подсвечник,
укрепил, зажег и сел возле жены, поглядывая поочередно на друзей, на дочь и на обе свечи.
Аббат Крюшо, низенький, пухлый, жирный человек в рыжем гладеньком парике, с лицом
старой картежницы, вытянул ноги, обутые в прочные башмаки с серебряными пряжками, и
спросил:
— А что, Грассены не приходили?
— Нет еще, — отвечал Гранде.
— А разве они должны прийти? — спросил старый нотариус с гримасой на лице, рябом,
как шумовка.
— Я думаю, — отвечала г-жа Гранде.
— Ну как, собрали виноград? — спросил Гранде председатель Бонфон.
— Везде! — ответил старый винодел, вставая и прохаживаясь взад и вперед по залу; при
этом он выпятил грудь движением, исполненным той же горделивости, что и слово «везде».
В дверь коридора он увидел, что Нанета-громадина при свече сидит у очага, собираясь
там заняться пряжей, чтобы не мешать торжеству.
— Нанета, — сказал он, выходя в коридор, — загаси-ка ты и очаг и свечу да садись с
нами. Право, в зале хватит места на нас всех.
— Но у вас, сударь, будут знатные гости.
— А чем ты хуже их? Они ровно столько же из адамова рода, как и ты.
Гранде возвратился к председателю и спросил его:
— Урожай ваш продали?
— Нет, откровенно сказать — приберегу. Коли сейчас вино хорошо, через год будет еще
лучше. Владельцы, ведь вы знаете, договорились не спускать условленной цены, и нынче
бельгийцы нас не обломают. А уедут, — ну что же, воротятся.
— Да, но будем держаться крепко, — сказал Гранде таким тоном, что председатель
затрепетал.
«Уж не ведет ли он переговоры?» — подумал Крюшо.
В эту минуту стук молотка возвестил о приходе семейства Грассен, и их появление
прервало разговор, завязавшийся между г-жой Гранде и аббатом.
Госпожа де Грассен принадлежала к числу тех маленьких женщин, подвижных,
пухленьких, белых и румяных, которые благодаря затворническому провинциальному быту и
привычкам добродетельной жизни и в сорок лет еще моложавы. Они похожи на последние
розы поздней осени: вид их приятен, но в лепестках есть какой-то холодок и аромат их все
слабеет! Одевалась она довольно хорошо, выписывая парижские моды, задавала тон всему
Сомюру и устраивала у себя вечера. Муж ее, бывший квартирмейстер императорской гвардии,
тяжело раненный под Аустерлицем и вышедший в отставку, сохранял, при всем своем
почтении к Гранде, подчеркнутую прямоту военного человека.
— Здравствуйте, Гранде. — сказал он, протягивая виноделу руку с подчеркнутым
выражением превосходства, которым он постоянно подавлял господ Крюшо. — Сударыня, —
обратился он к Евгении, сначала поклонившись г-же Гранде, — вы всегда прекрасны и умны.
Право, не знаю, что возможно вам пожелать.
Он преподнес свой подарок, который внес за ним слуга: ящичек с капским вереском —
цветком, недавно привезенным в Европу и весьма редким.
Г-жа де Грассен очень сердечно поцеловала Евгению и, пожав ей руку, сказала:
— Адольф взялся передать вам мой маленький подарок.
Высокий белокурый молодой человек, бледный и хрупкий, с довольно хорошими