Page 15 - Евгения Гранде

свежий наряд г-жи де Грассен, на воинственную физиономию банкира, на Адольфа, на
председателя, аббата, нотариуса и говорил себе:
«Они здесь ради моих денег. Они приходят сюда скучать ради моей дочки. Ха-ха! Моя
дочь не достанется ни тем, ни другим, и все эти господа — только крючки на моей удочке».
Это семейное празднество в старом сером зале, тускло освещенном двумя свечами; этот
смех под шум самопрялки Нанеты-громадины, искренний только у Евгении да у ее матери; эта
мелочность при таких огромных доходах; эта девушка, напоминающая птиц — жертв высокой
цены, по какой они идут, неведомо для себя, опутанная и связанная изъявлениями дружбы,
которую она мнила искренней, — все содействовало тому, чтобы сделать эту сцену
грустно-комической. Впрочем, не была ли она сценой обычной во все времена и для всех
стран, только сведенной к простейшему выражению?
Фигура старого Гранде, пользовавшегося с огромной выгодой для себя мнимой
привязанностью двух семей, господствовала в этой драме и вскрывала ее смысл. Не был ли он
воплощением единственного божества, в которое верит современный мир, олицетворением
могущества денег? Нежные человеческие чувства занимали здесь только второстепенное
место в жизни; ими одушевлялись три чистых сердца: Нанеты, Евгении и ее матери. Зато
сколько неведения в их простодушии! Евгения с матерью понятия не имели о богатстве
Гранде; они судили о житейских делах по своим смутным представлениям о них; деньги они
не презирали и не почитали, привыкнув обходиться без них. Чувства их, неведомо для них
подавленные, но живучие, составлявшие тайную основу их существования, делали их
любопытным исключением среди этих людей, жизнь которых была ограничена чисто
материальными интересами. Страшный удел человека! Всякое счастье исходит от неведения.
В ту минуту, когда г-жа Гранде выиграла «котел» в шестнадцать су, самый крупный, какой
когда-либо выпадал в этом зале, и когда Нанета-громадина смеялась от радости, глядя, как ее
хозяйка прячет в карман эту большую сумму, у подъезда раздался стук молотка, и с такой
силой, что женщины привскочили на стульях.
— Сомюрцы так не стучатся, — сказал нотариус.
— Можно ли так колотить? — сказала Нанета. — Что они, дверь, что ли, хотят
выломать?
— Кого это черт принес? — воскликнул Гранде.
Нанета взяла одну из двух свечей и пошла отворять в сопровождении Гранде.
— Гранде! Гранде! — воскликнула жена его и, движимая смутным чувством страха,
бросилась к дверям зала.
Игроки переглянулись.
— Не пойти ли и нам? — проронил г-н де Грассен. — Мне сдается, этот стук не к добру.
Господин де Грассен едва успел заметить фигуру молодого человека, сопровождаемого
комиссионером конторы дилижансов, который нес два огромных чемодана и спальный
мешок. Гранде резко повернулся к жене и сказал:
— Госпожа Гранде, вернитесь к вашему лото. Дайте мне переговорить с этим
господином. — Затем он быстро затворил дверь в гостиную, где возбужденные игроки снова
заняли свои места, но игры не продолжали.
— Это кто-нибудь из сомюрских? — спросила мужа г-жа де Грассен.
— Нет, приезжий.
— Не иначе как из Парижа.
— В самом деле, — сказал нотариус, вытаскивая старые часы в два пальца толщиной,
похожие на голландский корабль, — сейчас ровно девять часов. Тьфу ты пропасть! Дилижанс
главной конторы никогда не опаздывает.
— А человек-то молодой? — спросил аббат Крюшо.
— Да, — отвечал г-н де Грассен. — С ним багажа по меньшей мере кило триста.
— Нанета не возвращается, — заметила Евгения.
— Возможно, кто-нибудь из ваших родственников приехал, — сказал председатель.
— Возобновим ставки, — тихо воскликнула г-жа Гранде. — Но голосу я заметила, что