Page 63 - Евгения Гранде

— А вот теперь ты похож на человека, который собирается сесть на корабль и хочет
разбогатеть, — сказал Гранде, увидя Шарля в сюртуке толстого черного сукна. — Хорошо,
очень хорошо!
— Уверяю вас, сударь, — ответил ему Шарль, — что я сумею быть таким, как подобает в
моем положении.
— Это что такое? — сказал добряк, смотря загоревшимся взглядом на пригоршню
золота, которую показал ему Шарль.
— Сударь, я собрал запонки, кольца, все лишние вещи, какие у меня есть и могли бы
что-нибудь стоить, но, никого не зная в Сомюре, я хотел просить вас нынче утром…
— Купить у тебя это? — сказал Гранде, прерывая его.
— Нет, дядя, указать мне честного человека, который бы…
— Давай мне все это, племянник. Я схожу наверх, оценю и вернусь сказать тебе, что это
стоит, с точностью до одного сантима. Золото в ювелирных изделиях, — сказал он,
рассматривая длинную цепочку, — от восемнадцати до девятнадцати каратов.
Старик протянул свою ручищу и унес золото.
— Кузина, — сказал Шарль, — позвольте предложить вам эти две застежки, они могут
вам пригодиться — скреплять ленты у кистей рук. Получается браслет. Теперь это очень
модно.
— Принимаю без всяких колебаний, — сказала она, бросив на него понимающий взгляд.
— Тетушка, вот наперсток моей матери. Я бережно хранил его в своем дорожном
несессере, — сказал Шарль, преподнося г-же Гранде красивый золотой наперсток, предмет ее
десятилетних желаний.
— Благодарности моей даже и выразить невозможно, племянничек, — сказала
старушка, и у нее на глаза набежали слезы. — Вечером и утром к моим молитвам я буду
прибавлять самую усердную за вас — молитву о путешествующих. Когда я умру, Евгения
сохранит вам эту драгоценность.
— Все стоит девятьсот восемьдесят франков семьдесят пять сантимов, племянник, —
сказал Гранде, отворяя дверь. — Но, чтобы избавить тебя от хлопот по продаже, я отсчитаю
тебе эту сумму… в ливрах.
На побережье Луары выражение «в ливрах» означает, что экю в шесть ливров должны
приниматься за шесть франков, без вычета.
— Я не смел вам это предложить, — ответил Шарль, — но мне было бы противно
торговать своими драгоценностями в городе, где вы живете. Стирать свое грязное белье надо у
себя дома, говорил Наполеон. Очень вам благодарен за вашу любезность.
Гранде почесал за ухом; минута прошла в молчании.
— Дорогой дядя, — продолжал Шарль, тревожно глядя на него, словно боялся задеть его
щепетильность, — кузина и тетушка соблаговолили принять от меня на память скромные
подарки; благоволите и вы принять запонки, мне уже ненужные: пусть они напоминают вам о
бедном малом, который и в далеких краях будет думать о тех, в ком отныне — вся его семья.
— Мальчик, мальчик, не надо так разорять себя… Что у тебя, жена? — сказал Гранде с
жадностью, оборачиваясь к ней. — О, золотой наперсток!.. А у тебя, дочурка? Так!
Бриллиантовые застежки!.. Ладно, беру твои запонки, мальчик, — продолжал он, пожимая
руку Шарлю. — Но… ты позволишь мне… оплатить твой… да, твой проезд в Индию? Да, я
хочу оплатить тебе проезд. К тому же, видишь ли, мальчик, оценивая твои драгоценности, я
подсчитал только вес золота, а может быть, удастся кое-что выручить и на работе. Так решено!
Я дам тебе полторы тысячи франков… в ливрах. Мне Крюшо одолжит, ведь у меня в доме
медного гроша нет, разве только Перроте раскачается и заплатит просроченные деньги за
аренду. Да, да, зайду-ка я к нему!
Он взял шляпу, надел перчатки и вышел.
— Значит, вы уедете? — сказала Евгения, бросая на Шарля взгляд, выражавший и
печаль и восхищение.
— Так надо, — ответил он, опуская голову.