Page 61 - Евгения Гранде

купить для него государственной ренты на сто тысяч ливров.
— Господин Гранде, — обратился он к Шарлю, — я еду в Париж, и если бы вы пожелали
дать мне какое-нибудь поручение…
— Никаких, сударь. Благодарю вас, — ответил Шарль.
— Поблагодарите его как следует, племянник. Господин де Грассен едет улаживать дела
фирмы Гильома Гранде.
— Так есть какая-нибудь надежда? — спросил Шарль.
— Но разве вы не мой племянник? — воскликнул бочар с хорошо разыгранной
гордостью. — Ваша честь — наша честь. Разве вы не Гранде?
Шарль вскочил, обнял папашу Гранде, крепко поцеловал и, побледнев, вышел. Евгения с
восхищением глядела на отца.
— Ну, до свидания, мой добрый Грассен, — я ваш покорный слуга, а вы уж обработайте
мне тех господ!
Два дипломата пожали друг другу руки; бывший бочар проводил банкира до дверей,
потом, затворив их, вернулся и сказал Нанете, опускаясь в кресло:
— Подай-ка черносмородинной.
Но от волнения он не мог сидеть на месте, поднялся, притопнул ногой и, выделывая
«коленца», как говорила Нанета, стал напевать:

Служил в французской гвардии
Папаша добрый мой.

Нанета, г-жа Гранде и Евгения молча посматривали друг на друга. Когда веселость
винодела достигала высшей точки, она каждый раз приводила их в ужас.
Вечер скоро пришел к концу. Папаша Гранде захотел лечь пораньше, а когда он ложился,
все в доме должны были спать, так же как, «когда Август напивался, Польша была пьяна».
Впрочем, Нанета, Шарль и Евгения устали не меньше хозяина.
Что до г-жи Гранде, то она спала, ела, пила, ходила, как того желал супруг. Однако в
течение двух часов, посвященных пищеварению, бочар настроен был необыкновенно игриво и
сыпал своими особыми изречениями; по одному из них можно будет судить о степени его
остроумия.
Выпив черносмородинной, он посмотрел на рюмку.
— Не успеешь пригубить, а рюмка уж и пуста! Так-то и мы. Живем, живем, да и помрем.
Ох, хороша была бы жизнь, ежели б червончики по свету катились да в мошне у нас
зацепились.
Он стал весел и милостив. Когда Нанета пришла с прялкой, он ей сказал:
— Ты, верно, устала, — брось свою пеньку.
— Чего там, мне скучно будет! — ответила служанка.
— Бедная Нанета! Хочешь черносмородинной?
— Вот от черносмородинной не откажусь: барыня ее делает получше аптекарей. У них
она вроде лекарства.
— Они чересчур много сахару в нее кладут, весь запах пропадает, — сказал добряк.
На другой день семья собралась в восемь часов к завтраку и впервые явила картину
полного, естественного согласия. Несчастье быстро сблизило г-жу Гранде, Евгению и Шарля.
Нанета и та, сама того не ведая, чувствовала заодно с ними. Они вчетвером становились одной
семьей. Что до старого винодела, то, насытив свою корысть и уверившись, что вертопраха он
скоро спровадит, оплатив ему дорогу только до Нанта, он стал почти равнодушен к его
присутствию в доме. Он предоставил обоим детям, как он называл Шарля и Евгению, делать,
что им вздумается, под надзором г-жи Гранде, так как вполне доверял ей во всем, что касалось
нравственности и религии. Планировка лугов и придорожных канав, посадка тополей у
Луары, зимние работы на фермах и в Фруафоне всецело занимали его.
И тогда для Евгении началась весна любви. С той ночной сцены, когда она отдала свое