Page 60 - Евгения Гранде

— Но у него есть Фруафон.
— Да что стоит Фруафон?
— Я не знаю; но у него есть Нуайе.
— Какая-нибудь жалкая ферма!
— У него есть виноградники и луга…
— Пустяки! — сказал Шарль с презрительным видом. — Будь у вашего отца хотя
двадцать четыре тысячи ливров дохода, разве вы жили бы в этой холодной, пустой
комнате? — прибавил он, переступив порог. — Значит, тут будет мое сокровище, — сказал
он, указывая на старый поставец, чтобы скрыть свою мысль.
— Идите спать, — сказала она, не давая ему войти в неубранную комнату.
Шарль вышел, и они с улыбкой простились друг с другом.
Оба они уснули, грезились им одинаковые сны, и с той поры перед глазами Шарля
мелькали розы на его трауре.
Наутро, перед завтраком, г-жа Гранде увидела, что ее дочь прогуливается по саду вместе
с Шарлем. Он был еще печален, как человек, который ввергнут судьбою в бездну, измерил
всю ее глубину и почувствовал бремя предстоящей ему жизни.
— Отец вернется только к обеду, — сказала Евгения, заметив, что мать обеспокоена этой
прогулкой.
В каждом движении девушки, в выражении лица, в воркующей нежности голоса
сквозило, что между нею и ее кузеном установилось полное согласие мыслей. Души их
соединяло жаркое чувство, быть может, хорошо еще не осознанное ими во всей его силе.
Шарль остался в зале, и к грусти его отнеслись с должным уважением. У каждой из трех
женщин было свое занятие. Гранде бросил дома дела, а приходило довольно много народа:
кровельщик, водопроводчик, каменщик, землекопы, плотник, хуторяне, фермеры: одни —
договориться о починках и всяких работах, другие — внести арендную плату или получить
деньги. И вот г-же Гранде и Евгении пришлось суетиться, вести бесконечные разговоры с
рабочими и с деревенским людом. Нанета в кухне складывала в ящики взносы натурой,
доставленные фермерами. Она всегда ждала распоряжений хозяина, чтобы знать, что оставить
для дома и что продать на рынке. У Гранде, как и у многих помещиков, было обыкновение
пить самое плохое свое вино и есть подгнившие фрукты.
Часов в пять вечера Гранде вернулся из Анжера, выручив за свое золото четырнадцать
тысяч франков и получив свидетельство государственного казначейства на выплату
процентов по день получения облигаций ренты. Корнуайе он оставил в Анжере, наказав ему
покормить полузагнанных лошадей, дать им хорошенько отдохнуть и не торопясь ехать
домой.
— Я из Анжера, жена, — сказал он. — Есть хочу.
Нанета закричала ему из кухни:
— Разве вы ничего не кушали со вчерашнего дня?
— Ничего, — ответил старик.
Нанета подала суп. Де Грассен явился к клиенту за распоряжениями, когда семья сидела
за столом. Папаша Гранде даже не взглянул на племянника.
— Кушайте, Гранде, не беспокойтесь, — сказал банкир. — Побеседуем. Не знаете ли,
какая цена золоту в Анжере? Туда понаехали скупать его для Нанта. Я собираюсь послать.
— Не посылайте, — ответил добряк Гранде, — там уже избыток. Мы с вами хорошие
друзья, и я избавлю вас от напрасной потери времени.
— Но ведь золото там стоит тринадцать франков пятьдесят сантимов.
— Скажите лучше — стоило.
— Откуда же, черт возьми, оно явилось?
— Я ездил нынче ночью в Анжер, — ответил Гранде, понизив голос.
Банкир вздрогнул от изумления. Затем де Грассен и Гранде стали что-то говорить друг
другу на ухо, время от времени поглядывая на Шарля. И снова де Грассен весь встрепенулся
от удивления, — несомненно, в ту минуту, когда бывший бочар дал банкиру распоряжение