Page 74 - Герой нашего времени

добрался до своей квартиры.
Я жил у одного старого урядника, которого любил за добрый его нрав, а особенно за
хорошенькую дочку Настю.
Она, по обыкновению, дожидалась меня у калитки, завернувшись в шубку; луна
освещала ее милые губки, посиневшие от ночного холода. Узнав меня, она улыбнулась, но мне
было не до нее. «Прощай, Настя», – сказал я, проходя мимо. Она хотела что-то отвечать, но
только вздохнула.
Я затворил за собою дверь моей комнаты, засветил свечку и бросился на постель; только
сон на этот раз заставил себя ждать более обыкновенного. Уж восток начинал бледнеть, когда
я заснул, но – видно, было написано на небесах, что в эту ночь я не высплюсь. В четыре часа
утра два кулака застучали ко мне в окно. Я вскочил: что такое?.. «Вставай, одевайся!» –
кричало мне несколько голосов. Я наскоро оделся и вышел. «Знаешь, что случилось?» –
сказали мне в один голос три офицера, пришедшие за мною; они были бледны как смерть.
– Что?
– Вулич убит.
Я остолбенел.
– Да, убит – продолжали они, – пойдем скорее.
– Да куда же?
– Дорогой узнаешь.
Мы пошли. Они рассказали мне все, что случилось, с примесью разных замечаний
насчет странного предопределения, которое спасло его от неминуемой смерти за полчаса до
смерти. Вулич шел один по темной улице: на него наскочил пьяный казак, изрубивший
свинью и, может быть, прошел бы мимо, не заметив его, если б Вулич, вдруг остановясь, не
сказал: «Кого ты, братец, ищешь?» – «Тебя!» – отвечал казак, ударив его шашкой, и разрубил
его от плеча почти до сердца… Два казака, встретившие меня и следившие за убийцей,
подоспели, подняли раненого, но он был уже при последнем издыхании и сказал только два
слова: «Он прав!» Я один понимал темное значение этих слов: они относились ко мне; я
предсказал невольно бедному его судьбу; мой инстинкт не обманул меня: я точно прочел на
его изменившемся лице печать близкой кончины.
Убийца заперся в пустой хате, на конце станицы. Мы шли туда. Множество женщин
бежало с плачем в ту же сторону; по временам опоздавший казак выскакивал на улицу,
второпях пристегивая кинжал, и бегом опережал нас. Суматоха была страшная.
Вот наконец мы пришли; смотрим: вокруг хаты, которой двери и ставни заперты
изнутри, стоит толпа. Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины воют,
приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне в глаза значительное лицо старухи,
выражавшее безумное отчаяние. Она сидела на толстом бревне, облокотясь на свои колени и
поддерживая голову руками: то была мать убийцы. Ее губы по временам шевелились: молитву
они шептали или проклятие?
Между тем надо было на что-нибудь решиться и схватить преступника. Никто, однако,
не отважился броситься первым. Я подошел к окну и посмотрел в щель ставня: бледный, он
лежал на полу, держа в правой руке пистолет; окровавленная шашка лежала возле него.
Выразительные глаза его страшно вращались кругом; порою он вздрагивал и хватал себя за
голову, как будто неясно припоминая вчерашнее. Я не прочел большой решимости в этом
беспокойном взгляде и сказал майору, что напрасно он не велит выломать дверь и броситься
туда казакам, потому что лучше это сделать теперь, нежели после, когда он совсем опомнится.
В это время старый есаул подошел к двери и назвал его по имени; тот откликнулся.
– Согрешил, брат Ефимыч, – сказал есаул, – так уж нечего делать, покорись!
– Не покорюсь! – отвечал казак.
– Побойся Бога. Ведь ты не чеченец окаянный, а честный христианин; ну, уж коли грех
твой тебя попутал, нечего делать: своей судьбы не минуешь!
– Не покорюсь! – закричал казак грозно, и слышно было, как щелкнул взведенный курок.
– Эй, тетка! – сказал есаул старухе, – поговори сыну, авось тебя послушает… Ведь это