Page 71 - Герой нашего времени

Мне как-то раз случилось прожить две недели в казачьей станице на левом фланге; тут
же стоял батальон пехоты; офицеры собирались друг у друга поочередно, по вечерам играли в
карты.
Однажды, наскучив бостоном и бросив карты под стол, мы засиделись у майора С***
очень долго; разговор, против обыкновения, был занимателен. Рассуждали о том, что
мусульманское поверье, будто судьба человека написана на небесах, находит и между нами,
христианами, многих поклонников; каждый рассказывал разные необыкновенные случаи pro
или contra.
– Все это, господа, ничего не доказывает, – сказал старый майор, – ведь никто из вас не
был свидетелем тех странных случаев, которыми подтверждаете свои мнения?
– Конечно, никто, – сказали многие, – но мы слышали от верных людей…
– Все это вздор! – сказал кто-то, – где эти верные люди, видевшие список, на котором
назначен час нашей смерти?.. И если точно есть предопределение, то зачем нам дана воля,
рассудок? почему мы должны давать отчет в наших поступках?
В это время один офицер, сидевший в углу комнаты, встал, и медленно подойдя к столу,
окинул всех спокойным взглядом. Он был родом серб, как видно было из его имени.
Наружность поручика Вулича отвечала вполне его характеру. Высокий рост и смуглый
цвет лица, черные волосы, черные проницательные глаза, большой, но правильный нос,
принадлежность его нации, печальная и холодная улыбка, вечно блуждавшая на губах его, –
все это будто согласовалось для того, чтоб придать ему вид существа особенного, не
способного делиться мыслями и страстями с теми, которых судьба дала ему в товарищи.
Он был храбр, говорил мало, но резко; никому не поверял своих душевных и семейных
тайн; вина почти вовсе не пил, за молодыми казачками, – которых прелесть трудно
достигнуть, не видав их, он никогда не волочился. Говорили, однако, что жена полковника
была неравнодушна к его выразительным глазам; но он не шутя сердился, когда об этом
намекали.
Была только одна страсть, которой он не таил: страсть к игре. За зеленым столом он
забывал все, и обыкновенно проигрывал; но постоянные неудачи только раздражали его
упрямство. Рассказывали, что раз, во время экспедиции, ночью, он на подушке метал банк,
ему ужасно везло. Вдруг раздались выстрелы, ударили тревогу, все вскочили и бросились к
оружию. «Поставь ва-банк!» – кричал Вулич, не подымаясь, одному из самых горячих
понтеров. «Идет семерка», – отвечал тот, убегая. Несмотря на всеобщую суматоху, Вулич
докинул талью, карта была дана.
Когда он явился в цепь, там была уж сильная перестрелка. Вулич не заботился ни о
пулях, ни о шашках чеченских: он отыскивал своего счастливого понтера.
– Семерка дана! – закричал он, увидав его наконец в цепи застрельщиков, которые
начинали вытеснять из лесу неприятеля, и, подойдя ближе, он вынул свой кошелек и
бумажник и отдал их счастливцу, несмотря на возражения о неуместности платежа. Исполнив
этот неприятный долг, он бросился вперед, увлек за собою солдат и до самого конца дела
прехладнокровно перестреливался с чеченцами.
Когда поручик Вулич подошел к столу, то все замолчали, ожидая от него какой-нибудь
оригинальной выходки.
– Господа! – сказал он (голос его был спокоен, хотя тоном ниже обыкновенного), –
господа! к чему пустые споры? Вы хотите доказательств: я вам предлагаю испробовать на
себе, может ли человек своевольно располагать своею жизнью, или каждому из нас заранее
назначена роковая минута… Кому угодно?
– Не мне, не мне! – раздалось со всех сторон, – вот чудак! придет же в голову!..
– Предлагаю пари! – сказал я шутя.
– Какое?
– Утверждаю, что нет предопределения, – сказал я, высыпая на стол десятка два
червонцев – все, что было у меня в кармане.