Page 1 - Жизнь Арсеньева

Иван Бунин
Жизнь Арсеньева

КНИГА ПЕРВАЯ

I

«Вещи и дела, аще не написанiи бываютъ, тмою покрываются и гробу безпамятства
предаются, написавшiи же яко одушевленiи …»
Я родился полвека тому назад, в средней России, в деревне, в отцовской усадьбе.
У нас нет чувства своего начала и конца. И очень жаль, что мне сказали, когда именно я
родился. Если бы не сказали, я бы теперь и понятия не имел о своем возрасте, – тем более, что
я еще совсем не ощущаю его бремени, – и, значит, был бы избавлен от мысли, что мне будто
бы полагается лет через десять или двадцать умереть. А родись я и живи на необитаемом
острове, я бы даже и о самом существовании смерти не подозревал. «Вот было бы счастье!»
– хочется прибавить мне. Но кто знает? Может быть, великое несчастье. Да и правда ли, что не
подозревал бы? Не рождаемся ли мы с чувством смерти? А если нет, если бы не подозревал,
любил ли бы я жизнь так, как люблю и любил?
О роде Арсеньевых, о его происхождении мне почти ничего не известно. Что мы вообще
знаем! Я знаю только то, что в Гербовнике род наш отнесен к тем, «происхождение коих
теряется во мраке времен». Знаю, что род наш «знатный, хотя и захудалый» и что я всю жизнь
чувствовал эту знатность, гордясь и радуясь, что я не из тех, у кого нет ни рода, ни племени. В
Духов день призывает Церковь за литургией «сотворить память всем от века умершим». Она
возносит в этот день прекрасную и полную глубокого смысла молитву: – Вси рабы Твоя,
Боже, упокой во дворех Твоих и в недрех Авраама, – от Адама даже до днесь послужившая
Тебе чисто отцы и братiи наши, други и сродники!
Разве случайно сказано здесь о служении? И разве не радость чувствовать свою связь,
соучастие «с отцы и братiи наши, други и сродники», некогда совершавшими это служение?
Исповедовали наши древнейшие пращуры учение «о чистом, непрерывном пути Отца всякой
жизни», переходящего от смертных родителей к смертным чадам их – жизнью бессмертной,
«непрерывной», веру в то, что это волей Агни заповедано блюсти чистоту, непрерывность
крови, породы, дабы не был «осквернен», то есть прерван этот «путь», и что с каждым
рождением должна все более очищаться кровь рождающихся и возрастать их родство,
близость с ним, единым Отцом всего сущего.
Среди моих предков было, верно, не мало и дурных. Но все же из поколения в поколение
наказывали мои предки друг другу помнить и блюсти свою кровь: будь достоин во всем своего
благородства. И как передать те чувства, с которыми я смотрю порой на наш родовой герб?
Рыцарские доспехи, латы и шлем с страусовыми перьями. Под ними щит. И на лазурном поле
его, в середине – перстень, эмблема верности и вечности, к которому сходятся сверху и снизу
своими остриями три рапиры с крестами-рукоятками.
В стране, заменившей мне родину, много есть городов, подобных тому, что дал мне
приют, некогда славных, а теперь заглохших, бедных, в повседневности живущих мелкой
жизнью. Все же над этой жизнью всегда – и не даром – царит какая-нибудь серая башня
времен крестоносцев, громада собора с бесценным порталом, века охраняемым стражей
святых изваяний, и петух на кресте, в небесах, высокий Господний глашатай, зовущий к
небесному Граду.

II

Самое первое воспоминание мое есть нечто ничтожное, вызывающее недоумение. Я
помню большую, освещенную предъосенним солнцем комнату, его сухой блеск над