Page 3 - Отец Горио

К ночи вход закрывают не решетчатой дверцей, а глухой. Садик, шириной во весь фасад,
втиснут между забором со стороны улицы и стеной соседнего дома, который, однако, скрыт
сплошной завесой из плюща, настолько живописной для Парижа, что она привлекает взоры
прохожих. Все стены, окружающие сад, затянуты фруктовыми шпалерами и виноградом, и
каждый год их пыльные и чахлые плоды становятся для г-жи Воке предметом опасений и
бесед с жильцами. Вдоль стен проложены узкие дорожки, ведущие под кущу лип, или липп,
как г-жа Воке, хотя и родом де Конфлан, упорно произносит это слово, несмотря на
грамматические указания своих нахлебников. Меж боковых дорожек разбита прямоугольная
куртина с артишоками, обсаженная щавелем, петрушкой и латуком, а по углам ее стоят
пирамидально подстриженные плодовые деревья. Под сенью лип врыт в землю круглый стол,
выкрашенный в зеленый цвет, и вокруг него поставлены скамейки. В самый разгар лета, когда
бывает такое пекло, что можно выводить цыплят без помощи наседки, здесь распивают кофе
те из постояльцев, кто достаточно богат, чтобы позволить себе эту роскошь.
Дом в четыре этажа с мансардой выстроен из известняка и выкрашен в тот желтый цвет,
который придает какой-то пошлый вид почти всем домам Парижа. В каждом этаже пять окон с
мелким переплетом и с жалюзи, но ни одно из жалюзи не поднимается вровень с другими, а
все висят и вкривь и вкось. С бокового фасада лишь по два окна на этаж, при этом на нижних
окнах красуются решетки из железных прутьев. Позади дома двор, шириною футов в
двадцать, где в добром согласии живут свиньи, кролики и куры; в глубине двора стоит сарай
для дров. Между сараем и окном кухни висит ящик для хранения провизии, а под ним
проходит сток для кухонных помоев. Со двора на улицу Нев-Сент-Женевьев пробита
маленькая дверца, в которую кухарка сгоняет все домашние отбросы, не жалея воды, чтобы
очистить эту свалку, во избежание штрафа за распространение заразы.
Нижний этаж сам собою как бы предназначен под семейный пансион. Первая комната, с
окнами на улицу и стеклянной входной дверью, представляет собой гостиную. Гостиная
сообщается со столовой, а та отделена от кухни лестницей, деревянные ступеньки которой
выложены квадратиками, покрыты краской и натерты воском. Трудно вообразить себе
что-нибудь безотраднее этой гостиной, где стоят стулья и кресла, обитые волосяной материей
в блестящую и матовую полоску. Середину гостиной занимает круглый стол с доской из
чернокрапчатого мрамора, украшенный кофейным сервизом белого фарфора с потертой
золотой каемкой, какой найдешь теперь везде. Пол настлан кое-как, стены обшиты панелями
до уровня плеча, а выше оклеены глянцовитыми обоями с изображением главнейших сцен из
«Телемака», где действующие лица античной древности представлены в красках. В простенке
между решетчатыми окнами глазам пансионеров открывается картина пира, устроенного в
честь сына Одиссея нимфой Калипсо. Эта картина уже лет сорок служит мишенью для
насмешек молодых нахлебников, воображающих, что, издеваясь над обедом, на который
обрекает их нужда, они становятся выше своей участи. Камин, судя по неизменной чистоте
пода, топится лишь в самые торжественные дни, а для красы на нем водружены замечательно
безвкусные часы из синеватого мрамора и по бокам их, под стеклянными колпаками, — две
вазы с ветхими букетами искусственных цветов.
В этой первой комнате стоит особый запах; он не имеет соответствующего
наименования в нашем языке, но его следовало бы назвать трактирным запахом . В нем
чувствуется затхлость, плесень, гниль; он вызывает содрогание, бьет чем-то мозглым в нос,
пропитывает собой одежду, отдает столовой, где кончили обедать, зловонной кухмистерской,
лакейской, кучерской. Описать его, быть может, и удастся, когда изыщут способ выделить все
тошнотворные составные его части — особые, болезненные запахи, исходящие от каждого
молодого или старого нахлебника. И вот, несмотря на весь этот пошлый ужас, если сравнить
гостиную со смежною столовой, то первая покажется изящной и благоуханной, как будуар.
Столовая, доверху обшитая деревом, когда-то была выкрашена в какой-то цвет, но
краска уже неразличима и служит только грунтом, на который наслоилась грязь, разрисовав
его причудливым узором. По стенам — липкие буфеты, где пребывают щербатые и мутные