Page 41 - Отец Горио

на того, кто сидел рядом с вермишельщиком, — он лучше нас всех! Я не говорю о дамах, —
добавил он, оборачиваясь к мадмуазель Тайфер.
Это заявление положило конец всем разговорам: Эжен с таким видом произнес его, что
нахлебники примолкли. Один Вотрен насмешливо заметил:
— Для того чтобы взять под свою защиту папашу Горио и стать его ответственным
редактором, надо научиться хорошо владеть шпагой и хорошо стрелять из пистолета.
— Так я и сделаю, — ответил Эжен.
— Значит, с сегодняшнего дня вы начинаете войну?
— Возможно, — ответил Растиньяк. — Но я не обязан никому давать отчет в своих
делах, поскольку сам я не стараюсь дознаться, какими делами занимаются другие по ночам.
Вотрен искоса посмотрел на Растиньяка.
— Милый мальчик, кто не хочет быть обманут игрою марионеток, тому надо войти
внутрь балагана, а не довольствоваться подглядыванием сквозь дыры в парусинной стенке.
Бросим этот разговор, — добавил он, видя, что Эжен готов вспылить. — Мы с вами потолкуем
после, когда угодно.
Обед проходил натянуто и мрачно. Папаша Горио, совершенно убитый фразой
Растиньяка, не понял, что общее отношение к нему переменилось и у него есть молодой
защитник, готовый заткнуть рот его преследователям.
— Выходит, что господин Горио отец графини? — спросила шопотом г-жа Воке.
— А кроме нее — и баронессы, — ответил Растиньяк.
— Он лишь на это и пригоден, — сказал Бьяншон Эжену, — я щупал его голову: на ней
только один бугорок — как раз именно отцовства; это отец неизлечимый.
Эжен был в серьезном настроении, и шутка Бьяншона не вызвала у него смеха. Он
собирался извлечь пользу из советов г-жи де Босеан и спрашивал себя, где и как достать денег.
Глазам его открылись светские саванны, пустынные и плодоносные в одно и то же время, и это
зрелище наполнило его тревожною заботой. После обеда все поразошлись, а он остался в
столовой.
— Так вы видели мою дочку? — спросил его Горио проникновенным голосом.
Старик вывел студента из раздумья; Эжен взял его за руку и, глядя на него с каким-то
умилением, ответил:
— Вы хороший, достойный человек. Мы поговорим о ваших дочерях после.
Не желая сейчас слушать папашу Горио, он встал, ушел к себе в комнату и написал
матери письмо:

«Дорогая мама, не найдется ли у тебя третья грудь, чтобы напитать меня?
Обстоятельства складываются так, что я могу быстро разбогатеть. Мне необходимы
тысяча двести франков, и я должен их иметь во что бы то ни стало. О моей просьбе не
говори ничего папе, — он, пожалуй, воспротивится, а если у меня не будет этих денег, то я
впаду в полное отчаяние, способное довести меня до самоубийства. Своими замыслами я
поделюсь с тобой при первом же свидании: писать понадобилось бы томы, чтобы
растолковать тебе то положение, в каком я нахожусь. Милая мама, я не проигрался, долгов у
меня нет; но если моя жизнь, которую ты мне дала, дорога тебе, найди для меня эту сумму.
Словом, я бываю у виконтессы де Босеан, взявшей меня под свое покровительство. Мне
нужно бывать в свете, а у меня нет ни одного су на свежие перчатки. Я могу питаться
только хлебом, не пить ничего, кроме воды; если придется, буду голодать; но я не могу
обойтись без тех орудий, которыми обрабатывают парижский виноградник. Дело идет о
том, пробью ли я себе дорогу, или останусь барахтаться в грязи. Я знаю, сколько надежд вы
возложили на меня, и хочу осуществить их побыстрее. Милая мама, продай что-нибудь из
твоих наследственных драгоценностей, — я отдам тебе свой долг в самом скором времени.
Мне хорошо известно положение нашей семьи, и я сумею оценить все ваши жертвы; поверь,
я прошу их не напрасно, иначе я оказался бы чудовищем. Прими мою мольбу, как вопль
всевластной нужды. В этом пособии все наше будущее, на эти деньги я должен выступить в