Page 176 - Собор Парижской Богоматери

– Да, начиная с этого дня во мне возник человек, которого я в себе не знал. Я пытался
прибегнуть ко всем моим обычным средствам: монастырю, алтарю, работе, книгам. Безумие!
О, сколь пустозвонив наука, когда ты, в отчаянии, преисполненный страстей, ищешь у нее
прибежища! Знаешь ли ты, девушка, что вставало отныне между книгами и мной? Ты, твоя
тень, образ светозарного видения, возникшего однажды передо мной в пространстве. Но образ
этот стал уже иным, – темным, зловещим, мрачным, как черный круг, который неотступно
стоит перед глазами того неосторожного, кто пристально взглянул на солнце.
Не в силах избавиться от него, преследуемый напевом твоей песни, постоянно видя на
моем молитвеннике твои пляшущие ножки, постоянно ощущая ночью во сне, как твое тело
касается моего, я хотел снова увидеть тебя, дотронуться до тебя, знать, кто ты, убедиться,
соответствуешь ли ты идеальному образу, который запечатлелся во мне, а быть может, и
затем, чтобы суровой действительностью разбить мою грезу. Как бы то ни было, я надеялся,
что новое впечатление развеет первое, а это первое стало для меня невыносимо. Я искал тебя.
Я вновь тебя увидел. О горе! Увидев тебя однажды, я хотел тебя видеть тысячу раз, я хотел
тебя видеть всегда. И можно ли удержаться на этом адском склоне? – я перестал принадлежать
себе. Другой конец нити, которую дьявол привязал к моим крыльям, он прикрепил к твоей
ножке. Я стал скитаться и бродить по улицам, как и ты. Я поджидал тебя в подъездах, я
подстерегал тебя на углах улиц, я выслеживал тебя с высоты моей башни. Каждый вечер я
возвращался еще более завороженный, еще более отчаявшийся, еще более околдованный, еще
более обезумевший!
Я знал, кем ты была, – египтянка, цыганка, гитана, зингара, – можно ли было
сомневаться в колдовстве? Слушай. Я надеялся, что судебный процесс избавит меня от порчи.
Когда-то ведьма околдовала Бруно Аста; он приказал сжечь ее и исцелился. Я знал это. Я
хотел испробовать это средство. Я запретил тебе появляться на Соборной площади, надеясь,
что забуду тебя, если ты больше не придешь туда. Но ты не послушалась. Ты вернулась. Затем
мне пришла мысль похитить тебя. Однажды ночью я попытался это сделать. Нас было двое.
Мы уже схватили тебя, как вдруг появился этот презренный офицер. Он освободил тебя и этим
положил начало твоему несчастью, моему и своему. Наконец, не зная, что делать и как
поступить, я донес на тебя в духовный суд.
Я думал, что исцелюсь, подобно Бруно Асту. Я смутно надеялся и на то, что приговор
отдаст тебя в мои руки, что в темнице я настигну тебя, что я буду обладать тобой, что там тебе
не удастся ускользнуть от меня, что ты уже достаточно времени владела мною, а теперь я
овладею тобой. Когда творишь зло, твори его до конца. Безумие останавливаться на полпути!
В чрезмерности греха таится исступленное счастье. Священник и колдунья могут слиться в
наслажденье на охапке соломы и в темнице!
И вот я донес на тебя. Именно тогда-то я и пугал тебя при встречах. Заговор, который я
умышлял против тебя, гроза, которую я собрал над твоей головой, давала о себе знать
угрозами и вспышками. Однако я все еще медлил. Мой план был ужасен, и это заставляло
меня отступать.
Быть может, я отказался бы от него, быть может, моя чудовищная мысль погибла бы в
моем мозгу, не дав плода. Мне казалось, что только от меня зависело продлить или прервать
это судебное дело. Но каждая дурная мысль настойчиво требует своего воплощения. И в том, в
чем я мыслил себя всемогущим, рок оказался сильнее меня. Увы! Этот рок овладел тобою и
бросил тебя под ужасные колеса машины, которую я коварно изготовил! Слушай. Я подхожу к
концу.
Однажды – в такой же солнечный день – мимо меня проходит человек, он произносит
твое имя и смеется, и в глазах его горит вожделение. Проклятие! Я последовал за ним. Что
было дальше, ты знаешь.
Он умолк.
Молодая девушка могла лишь вымолвить:
– О мой Феб!
– Не произноси этого имени! – воскликнул священник, сжав ей руку. – О несчастные!