Page 192 - Собор Парижской Богоматери

Пре-о-Клер Этот луг славился происходившими на нем день и ночь бесчинствами; это была
«страшная гидра» несчастных сен-жерменских монахов, quod monachis Sancti-Germam
pratensis hydra fuit, clericis nova semper dissidiorum capita suscitantibus 140 . Архидьякон боялся
встретиться с кем-нибудь; вид человеческого лица его страшил; он стороной обошел
Университет и предместье Сен-Жермен, ему хотелось попасть в город как можно позднее. Он
направился вдоль Пре-о-Клер, свернул на глухую тропинку, отделявшую Пре-о-Клер от
Дье-Неф, и наконец вышел к реке. Там Клод нашел лодочника, – тот за несколько парижских
денье довез его вверх по Сене до конца Сите и высадил на пустынной косе, которая тянулась
за королевскими садами параллельно островку Коровий перевоз, где читатель однажды видел
мечтающего Гренгуара.
Убаюкивающее покачивание лодки и плеск воды привели несчастного Клода в
состояние оцепенения Когда лодочник удалился, он, с бессмысленным видом стоя на берегу,
глядел перед собой, воспринимая все словно сквозь волны, увеличивавшие размеры и
превращающие все, что его окружало, в какую-то фантасмагорию. Нередко утомление,
вызванное великой скорбью, оказывает подобное действие на рассудок.
Солнце скрылось за высокой Нельской башней. Спустились сумерки. Побледнело небо,
потеряла краски река; между этими двумя белесоватыми пятнами левый берег Сены, к
которому был прикован его взор, выдавался темной массой и, все сужаясь в перспективе,
черной стрелой вонзался в туман далекого горизонта Глаз различал лишь темные силуэты
множества домов, четко выступавшие в сумерках на светлом фоне неба и воды. Там и сям
вспыхивали окна, словно искры в груде тлеющих углей. Этот гигантский черный обелиск,
одиноко тянущийся между белыми плоскостями неба и реки, очень широкий в этом месте,
произвел на отца Клода странное впечатление, схожее с тем, которое испытывал бы человек,
лежащий навзничь у подножия Страсбургского собора и глядящий, как вздымается над его
головой огромный шпиль, вонзаясь в мглу сумерек. Только здесь Клод стоял, а обелиск лежал;
но так как воды реки, отражая небеса, углубляли бездну под ним, огромный мыс, казалось,
столь же дерзко устремлялся в пустоту, как и стрела собора; впечатление было тождественно.
Оно было тем более странным и глубоким, что мыс действительно походил на шпиль
Страсбургского собора, но шпиль вышиною в два лье, – это было нечто неслыханное,
огромное, неизмеримое; это было сооружение, на которое еще никогда не взирало
человеческое око; это была Вавилонская башня. Дымовые трубы домов, зубцы оград, резные
коньки кровель, стрела Августинцев, Нельская башня – все эти выступы и зазубрины на
колоссальном профиле обелиска усиливали иллюзию, представляясь глазам деталями
пышной и причудливой скульптуры.
Клод, поддавшись этому обману чувств, вообразил, что видит воочию колокольню ада.
Мириады огней, рассеянных на всех этажах чудовищной башни, казались ему множеством
отверстий огромной внутренней печи; голоса и шум, вырывавшиеся оттуда, – воплями и
хриплыми стонами. Ему стало страшно, он заткнул уши, чтобы ничего не слышать,
повернулся, чтобы ничего не видеть, и большими шагами устремился прочь от ужасающего
видения.
Но видение было в нем самом.
Когда он очутился на улицах города, прохожие, толкавшиеся у освещенных лавочных
витрин, казались ему непрерывно кружившимся около него хороводом призраков. Странный
грохот стоял у него в ушах. Необычайные образы смущали его разум. Он не видел ни домов,
ни мостовой, ни повозок, ни мужчин, ни женщин, перед ним был лишь хаос сливавшихся
неопределенных предметов. На углу Бочарной улицы находилась бакалейная лавка, над
входной дверью которой был навес, со всех сторон украшенный, по обычаю незапамятных
времен, жестяными обручиками, с которых и свисали деревянные свечи, раскачиваемые

140 Это было нечто вроде гидры для монахов святою Германа на Лугах ибо миряне кружили им там головы
своими ссорами и безобразиями (лат.)