Page 187 - Собор Парижской Богоматери

В тот миг, когда он в сияющий полдень появился под высоким стрельчатым порталом, в
серебряной парчовой ризе с черным крестом, он был так бледен, что у многих в толпе
мелькнула мысль, не поднялся ли с надгробного камня один из коленопреклоненных
мраморных епископов, чтобы встретить у порога могилы ту, которая шла умирать.
Столь же бледная и столь же похожая на статую, Эсмеральда почти не заметила, как в
руки ей дали тяжелую горящую свечу желтого воска; она не внимала визгливому голосу
писца, читавшего роковую формулу публичного покаяния; когда ей велели произнести
«аминь», она произнесла «аминь». И только увидев священника, который, сделав знак страже
отойти, направился к ней, она почувствовала прилив сил.
Вся кровь в ней закипела. В этой оцепеневшей, застывшей душе вспыхнула последняя
искра возмущения.
Архидьякон медленно приблизился. Даже у этого предела она видела, что его взгляд,
скользивший по ее обнаженному телу, горит сладострастьем, ревностью и желанием. Затем он
громко проговорил:
– Девица! Молила ли ты бога простить тебе твои заблуждения и прегрешения?
А, наклонившись к ее уху (зрители думали, что он принимает ее исповедь), он
прошептал:
– Хочешь быть моею? Я могу еще спасти тебя!
Она пристально взглянула на него.
– Прочь, сатана, или я изобличу тебя!
Он улыбнулся страшной улыбкой.
– Тебе не поверят. Ты только присоединишь к своему преступлению еще и позор.
Скорей отвечай! Хочешь быть моею?
– Что ты сделал с моим Фебом?
– Он умер, – ответил священник.
В эту минуту архидьякон поднял голову и увидел на другом конце площади, на балконе
дома Гонделорье, капитана, стоявшего рядом с Флер-де-Лис. Он пошатнулся, провел рукой по
глазам, взглянул еще раз и пробормотал проклятие. Черты его лица мучительно исказились.
– Так умри же! – сказал он сквозь зубы. – Никто не будет обладать тобой!
Простерши над цыганкой руку, он возгласил строгим голосом, прозвучавшим, как
погребальный звон:
– I nunc, anima anceps, et sit tibi Deus misericors! 136
То была страшная формула, которою обычно заканчивались эти мрачные церемонии. То
был условный знак священника палачу.
Народ упал на колени.
– Kyrie eleison! 137 – запели священники под сводами портала.
– Kyrie eleison! – повторила толпа приглушенным рокотом, пробежавшим над ней, как
зыбь всколыхнувшегося моря.
– Amen! 138 – сказал архидьякон.
Повернувшись спиной к осужденной, он снова опустил голову и, скрестив руки,
присоединился к процессии священников. Мгновение спустя и он сам, и крест, и свечи, и ризы
скрылись под сумрачными арками собора. Его звучный голос, постепенно замирая вместе с
хором, пел скорбный стих:

волны обступили меня (лат.)

136 Так гряди же, грешная душа, и да смилуется над тобой Господь! (лат.)

137 Господи помилуй! (греч.)

138 Аминь! (лат.)