Page 240 - Собор Парижской Богоматери

пощаде.
У Гренгуара пресеклось дыхание, и он умолк, а затем, весь дрожа, поднял взгляд на
короля, – тот ногтем отчищал пятно на коленях своих панталон. Затем его величество стал
пить из кубка настойку. Он не произносил ни звука, и это молчание удручало Гренгуара.
Наконец король взглянул на него.
– Ну и болтун! – сказал он и, обернувшись к Тристану-Отшельнику, проговорил: – Эй,
отпусти-ка его!
Гренгуар, не помня себя от радости, так и присел.
– Отпустить? – заворчал Тристан. – А не подержать ли его немножко в клетке, ваше
величество?
– Неужели ты полагаешь, мой милый, – спросил Людовик XI, – что мы строим эти
клетки стоимостью в триста шестьдесят семь ливров восемь су и три денье для таких вот птах?
Немедленно отпусти этого распутника (Людовик XI очень любил это слово, которое вместе с
поговоркой «клянусь Пасхой» исчерпывало весь запас его шуток) и выставь за дверь пинком.
– Уф! – воскликнул Гренгуар. – Вот великий король!
Опасаясь, как бы король не раздумал, он бросился к двери, которую Тристан с довольно
угрюмым видом открыл ему. Вслед за ним вышла и стража, подталкивая его кулаками, что
Гренгуар перенес терпеливо, как и подобает истинному философу-стоику.
Благодушное настроение, овладевшее королем с той минуты, как его известили о бунте
против дворцового судьи, сквозило во всем. Проявленное им необычайное милосердие
являлось немаловажным его признаком. Тристан-Отшельник хмуро поглядывал из своего
угла, точно пес, которому кость показали, а дать не дали.
Король между тем весело выбивал пальцами на ручке кресла понтодемерский марш.
Хотя он и знал науку притворства, но умел лучше скрывать свои заботы, чем радости. Порою
эти внешние проявления удовольствия при всякой доброй вести заходили очень далеко: так,
например, узнав о смерти Карла Смелого, он дал обет пожертвовать серебряные решетки в
храм святого Мартина Турского, а при восшествии на престол забыл распорядиться
похоронами своего отца.
– Да, государь, – спохватился внезапно Жак Куактье, – что же ваш острый приступ
болезни, ради которого вы меня сюда вызвали?
– Ой! – простонал король. – Я и в самом деле очень страдаю, мой милый. У меня
страшно шумит в ушах, а грудь словно раздирают огненные зубья.
Куактье взял руку короля и с ученым видом стал щупать пульс.
– Взгляните, Копеноль, – сказал, понизив голос, Рим. – Вот он сидит между Куактье и
Тристаном. Это весь его двор. Врач – для него, палач для других.
Считая пульс короля, Куактье выказывал все большую и большую тревогу. Людовик XI
смотрел на него с некоторым беспокойством. Куактье мрачнел с каждой минутой. У бедного
малого не было иного источника доходов, кроме плохого здоровья короля. Он извлекал из
этого все, что мог.
– О-о! – пробормотал он наконец. – Это в самом деле серьезно.
– Правда? – в волнении спросил король.
– Pulsus creber, anhelans, crepitans, irregularis 154 , – продолжал лекарь.
– Клянусь Пасхой!
– При таком пульсе через три дня может не стать человека.
– Пресвятая Дева! – воскликнул король. – Какое же лекарство, мой милый?
– Об этом-то я и думаю, государь.
Он заставил Людовика XI показать язык, покачал головой, скорчил гримасу и после всех
этих кривляний неожиданно сказал:
– Кстати, государь, я должен вам сообщить, что освободилось место сборщика

154 Пульс частый, прерывистый, слабый, неправильный (лат.)