Page 238 - Собор Парижской Богоматери

рукой очень мало войска, чтобы справиться с такой толпой. Придется подождать до утра. В
Сите восстановят порядок и, не мешкая, вздернут на виселицу всех, кто будет пойман.
– Кстати, государь, – сказал милый Куактье, – я об этом позабыл в первую минуту
тревоги. Ночной дозор захватил двух человек, отставших от банды. Если вашему величеству
угодно будет их видеть, то они здесь.
– Угодно ли мне их видеть! – воскликнул король. – Как же, клянусь Пасхой, ты мог
забыть такую вещь? Живо, Оливье, беги за ними!
Мэтр Оливье вышел и минуту спустя возвратился с двумя пленниками, которых
окружали стрелки королевской стражи. У одного из них была одутловатая глупая рожа,
пьяная и изумленная. Одет он был в лохмотья, шел, прихрамывая и волоча одну ногу. У
другого было мертвенно-бледное улыбающееся лицо, уже знакомое читателю.
Король с минуту молча рассматривал их, затем вдруг обратился к первому:
– Как тебя зовут?
– Жьефруа Брехун.
– Твое ремесло?
– Бродяга.
– Ты зачем ввязался в этот проклятый мятеж?
Бродяга глядел на короля с дурацким видом, болтая руками. Это была одна из тех
неладно скроенных голов, где разуму так же привольно, как пламени под гасильником.
– Не знаю, – ответил он. – Все пошли, пошел и я.
– Вы намеревались дерзко напасть на вашего господина – дворцового судью и
разграбить его дом?
– Я знаю только, что люди шли что-то у кого-то брать. Вот и все.
Один из стрелков показал королю кривой нож, отобранный у бродяги.
– Ты узнаешь это оружие? – спросил король.
– Да, это мой нож, Я виноградарь.
– А этот человек – твой сообщник? – продолжал Людовик XI, указывая на другого
пленника.
– Нет, я его не знаю.
– Довольно! – сказал король и сделал знак молчаливой фигуре, неподвижно стоявшей
возле дверей, на которую мы уже обращали внимание нашего читателя:
– Милый Тристан! Бери этого человека, он твой.
Тристан-Отшельник поклонился. Он шепотом отдал приказание двум стрелкам, и те
увели несчастного бродягу.
Тем временем король приблизился ко второму пленнику, с которого градом катился пот.
– Твоя имя?
– Пьер Гренгуар, государь.
– Твое ремесло?
– Философ, государь.
– Как ты смеешь, негодяй, идти на нашего друга, господина дворцового судью? И что ты
можешь сказать об этом бунте?
– Государь! Я не участвовал в нем.
– Как так, распутник? Ведь тебя захватила ночная стража среди этой преступной банды?
– Нет, государь, произошло недоразумение. Это моя злая доля. Я сочиняю трагедии.
Государь! Я умоляю ваше величество выслушать меня. Я поэт. Присущая людям моей
профессии мечтательность гонит нас по ночам на улицу. Мечтательность овладела мной
нынче вечером. Это чистая случайность. Меня задержали понапрасну. Я не виноват в этом
взрыве народных страстей. Ваше величество изволили слышать, что бродяга даже не признал
меня. Заклинаю ваше величество…
– Замолчи! – проговорил король между двумя глотками настойки. – От твоей болтовни
голова трещит.
Тристан-Отшельник приблизился к королю и, указывая на Гренгуара, сказал: