Page 54 - Собор Парижской Богоматери

пророчества?
Она снова прибегла к лаконической форме ответа:
– Нет.
– А тот человек, которого вы называете цыганским герцогом, – глава вашего племени?
– Да.
– А ведь это он сочетал нас браком, – робко заметил поэт.
Она состроила свою обычную гримаску.
– Я даже не знаю, как тебя зовут.
– Сейчас вам скажу! Пьер Гренгуар.
– Я знаю более красивое имя.
– Злюка! – сказал поэт. – Но пусть так, я не буду сердиться. Послушайте, может быть, вы
полюбите меня, узнав поближе. Вы так доверчиво рассказали мне свою историю, что я должен
отплатить вам тем же. Итак, вам уже известно, что мое имя Пьер Гренгуар. Я сын сельского
нотариуса из Гонеса. Двадцать лет назад, во время осады Парижа, отца моего повесили
бургундцы, а мать мою зарезали пикардийцы. Таким образом, шести лет я остался сиротой, и
подошвами моим ботинкам служили мостовые Парижа. Сам не знаю, как мне удалось
прожить с шести до шестнадцати лет. Торговка фруктами давала мне сливу, булочник бросал
корочку хлеба; по вечерам я старался, чтобы меня подобрал на улице ночной дозор: меня
отводили в тюрьму, и там я находил для себя охапку соломы. Однако все это не мешало мне
расти и худеть, как видите. Зимою я грелся на солнышке у подъезда особняка де Сане,
недоумевая, почему костры Иванова дня зажигают летом. В шестнадцать лет я решил выбрать
себе род занятий. Я испробовал все. Я пошел в солдаты, но оказался недостаточно храбрым.
Потом пошел в монахи, но оказался недостаточно набожным, а кроме того, не умел пить. С
горя я поступил в обучение к плотникам, но оказался слабосильным. Больше всего мне
хотелось стать школьным учителем; правда, грамоте я не знал, но это меня не смущало.
Убедившись через некоторое время, что для всех этих занятий мне чего-то не хватает и что я
ни к чему не пригоден, я, следуя своему влечению, стал сочинять стихи и песни. Это ремесло
как раз годится для бродяг, и это все же лучше, чем промышлять грабежом, на что меня
подбивали вороватые парнишки из числа моих приятелей. К счастью, я однажды встретил его
преподобие отца Клода Фролло, архидьякона Собора Парижской Богоматери. Он принял во
мне участие, и ему я обязан тем, что стал по-настоящему образованным человеком, знающим
латынь, начиная с книги Цицерона Об обязанностях и кончая Житиями святых, творением
отцов целестинцев. Я кое-что смыслю в схоластике, пиитике, стихосложении и даже в
алхимии, этой премудрости из всех премудростей. Я автор той мистерии, которая сегодня с
таким успехом и при таком громадном стечении народа была представлена в переполненной
большой зале Дворца. Я написал также труд в шестьсот страниц о страшной комете тысяча
четыреста шестьдесят пятого года, из-за которой один несчастный сошел с ума. На мою долю
выпадали и другие успехи. Будучи сведущ в артиллерийском деле, я работал над сооружением
той огромной бомбарды Жеана Мога, которая, как вам известно, взорвалась на мосту
Шарантон, когда ее хотели испробовать, и убила двадцать четыре человека зевак. Вы видите,
что я для вас неплохая партия. Я знаю множество презабавных штучек, которым могу научить
вашу козочку, – например, передразнивать парижского епископа, этого проклятого святошу,
мельницы которого обдают грязью прохожих на всем протяжении Мельничного моста. А
потом я получу за свою мистерию большие деньги звонкой монетой, если только мне за нее
заплатят. Словом, я весь к вашим услугам; и я, и мой ум, и мои знания, и моя ученость, я готов
жить с вами так, как вам будет угодно, мадемуазель, – в целомудрии или в веселии: как муж с
женою, если вам так заблагорассудится, или как брат с сестрой, если вы это предпочтете.
Гренгуар умолк, выжидая, какое впечатление его речь произведет на девушку. Глаза ее
были опущены.
– Феб, – промолвила она вполголоса и, обернувшись к поэту, спросила: – Что означает
слово «Феб»?
Гренгуар хоть и не очень хорошо понимал, какое отношение этот вопрос имел к тому, о