Page 51 - Собор Парижской Богоматери

– Простите, мадемуазель, – улыбаясь, молвил Гренгуар, – но зачем же вы взяли меня в
мужья?
– А было бы лучше, если бы тебя повесили?
– Значит, вы вышли за меня замуж только ради того, чтобы спасти от виселицы? –
спросил Гренгуар, слегка разочаровавшись в своих любовных мечтах.
– А о чем же другом я могла думать?
Гренгуар закусил губы. «Ну, ну, – пробормотал он, – видимо. Купидон далеко не столь
благосклонен ко мне, как я предполагал. Но для чего же тогда было разбивать эту злосчастную
кружку?»
Кинжал молодой цыганки и рожки козочки все еще находились в оборонительном
положении.
– Мадемуазель Эсмеральда! – сказал поэт. – Заключим перемирие. Я не актуариус
Шатле и не буду доносить, что вы, вопреки запрещениям и приказам парижского прево,
носите при себе кинжал. Но все же вы должны знать, что восемь дней назад Ноэль Лекривен
был присужден к уплате штрафа в десять су за то, что носил шпагу. Ну да меня это не касается;
я перехожу к делу. Клянусь вам вечным спасением, что я не подойду к вам без вашего
согласия и разрешения, только дайте мне поужинать.
В сущности Гренгуар, как и господин Депрео, был «весьма мало сластолюбив». Он не
принадлежал к породе грубоватых и развязных мужчин, которые берут девушек приступом. В
любви, как и во всем остальном, он был противником крайних мер и предпочитал
выжидательную политику. Приятная беседа с глазу на глаз и добрый ужин, в особенности,
когда человек голоден, казались ему великолепной интермедией между прологом и развязкой
любовного приключения.
Цыганка оставила его речь без ответа. Состроив презрительную гримаску, она, точно
птичка, подняла головку и вдруг расхохоталась; маленький кинжал исчез так же быстро, как
появился, и Гренгуар не успел разглядеть, куда пчелка спрятала свое жало.
Скоро на столе очутились ржаной хлеб, кусок сала, сморщенные яблоки и жбан браги.
Гренгуар с увлечением принялся за еду. Слыша бешеный стук его железной вилки о
фаянсовую тарелку, можно было предположить, что вся его любовь обратилась в аппетит.
Сидя напротив него, девушка молча наблюдала за ним, явно поглощенная какими-то
другими мыслями, которым она порой улыбалась, и милая ее ручка гладила головку козочки,
нежно прижавшуюся к ее коленям.
Свеча желтого воска освещала эту сцену обжорства и мечтательности.
Заморив червячка, Гренгуар устыдился, заметив, что на столе осталось несъеденным
всего одно яблоко.
– А вы не голодны, мадемуазель Эсмеральда? – спросил он.
Она отрицательно покачала головой и устремила задумчивый взор на сводчатый потолок
комнатки.
«Что ее там занимает? – спросил себя Гренгуар, посмотрев туда же, куда глядела
цыганка. – Не может быть, чтобы рожа каменного карлика, высеченного в центре свода. Черт
возьми! С ним-то я вполне могу соперничать».
– Мадемуазель! – окликнул он Эсмеральду.
Она, казалось, не слышала.
Он повторил громче:
– Мадемуазель Эсмеральда!
Напрасно! Ее мысли витали далеко, и голос Гренгуара был бессилен отвлечь ее от них. К
счастью, вмешалась козочка: она принялась тихонько дергать свою хозяйку за рукав.
– Что тебе, Джали? – словно пробудившись от сна, быстро спросила цыганка.
– Она голодна, – ответил Гренгуар, обрадовавшись случаю завязать разговор.
Эсмеральда накрошила хлеба, и козочка грациозно начала его есть с ее ладони.
Гренгуар, не дав девушке времени снова впасть в задумчивость, отважился задать ей
щекотливый вопрос: