Page 50 - Собор Парижской Богоматери

запряженная двумя крылатыми химерами, которая одна могла столь стремительно перенести
его из преисподней в рай. Порой, чтобы не совсем оторваться от земли, он, цепляясь за
действительность, устремлял упорный взгляд на прорехи своего камзола. Его рассудок,
блуждая в фантастических просторах, держался только на этой нити.
Девушка не обращала на него никакого внимания; она уходила, возвращалась,
передвигала табуретку, болтала с козочкой, строила по временам свою гримаску; наконец села
возле стола, и теперь Гренгуар мог ее разглядеть.
Вы были когда-то ребенком, читатель, а может быть, вам посчастливилось остаться им
по сей день. Вы, конечно, не раз в сияющий солнечный день, сидя на берегу быстрой речки,
ловили взором прелестную стрекозу, зеленую или голубую, которая стремительным, резким
косым летом переносилась с кустика на кустик и словно лобзала кончик каждой ветки. (Я
проводил за этим занятием долгие дни – плодотворнейшие дни моей жизни.) Вспомните, с
каким любовным вниманием ваша мысль и взор следили за этим маленьким вихрем
пурпуровых и лазоревых крыл, свистящим и жужжащим, в центре которого трепетал какой-то
неуловимый образ, затененный стремительностью своего движения. Это воздушное создание,
чуть видное сквозь трепетанье крылышек, казалось вам нереальным, призрачным,
неосязаемым, неразличимым. А когда, наконец, стрекоза опускалась на верхушку тростника и
вы, затаив дыхание, могли разглядеть продолговатые прозрачные крылья, длинное эмалевое
одеяние и два хрустальных глаза, – как бывали вы изумлены и как боялись, что этот образ
снова превратится в тень, а живое существо – в химеру! Припомните эти впечатления, и вам
будет понятно, что испытывал Гренгуар, созерцая под видимой и осязаемой оболочкой ту
Эсмеральду, которую до сей поры он видел лишь мельком за вихрем пляски, песни и суеты.
«Так вот что такое Эсмеральда!» – думал он, следя за ней задумчивым взором и все более
и более погружаясь в мечтания. – Небесное создание и уличная плясунья! Как много и как
мало! Она нанесла нынче утром последний удар моей мистерии, и она же вечером спасла мне
жизнь. Мой злой гений! Мой ангел-хранитель! Прелестная женщина, клянусь честью! Она
должна любить меня до безумия, если решилась завладеть мной таким странным способом.
Да, кстати, – встав внезапно из-за стола, сказал он себе, охваченный тем чувством реальности,
которое составляло основу его характера и философии, – как-никак, но ведь я ее муж!»
Эта мысль отразилась в его глазах, и он с таким предприимчивым и галантным видом
подошел к девушке, что она невольно отшатнулась.
– Что вам угодно? – спросила она.
– Неужели вы сами не догадываетесь, обожаемая Эсмеральда? – воскликнул Гренгуар с
такой страстью в голосе, что сам себе удивился.
Цыганка изумленно посмотрела на него.
– Я не понимаю, что вы хотите сказать.
– Как же так? – продолжал Гренгуар, все более и более воспламеняясь и воображая, что в
конце концов он имеет дело всего лишь с добродетелью Двора чудес. – Разве я не твой, нежная
моя подруга? Разве ты не моя?
С этими словами он простодушно обнял ее за талию.
Она выскользнула у него из рук, как угорь. Отскочив на другой конец каморки, она
наклонилась, затем выпрямилась, и, раньше чем Гренгуар успел сообразить, откуда он взялся,
в ее руке сверкнул маленький кинжал. Гордая, негодующая, сжав губы, красная, как наливное
яблочко, стояла она перед ним; ноздри ее раздувались, глаза сверкали. Тут же выступила
вперед и белая козочка, наставив на Гренгуара лоб, вооруженный двумя хорошенькими
позолоченными, острымиострыми рожками. Все это произошло в мгновение ока.
Стрекоза превратилась в осу и стремилась ужалить.
Наш бедный философ опешил и с глупым видом смотрел то на козочку, то на
Эсмеральду.
– Пресвятая дева! – воскликнул он, опомнившись и обретая дар речи. Вот так храбрецы!
Цыганка нарушила молчание:
– А ты, как я погляжу, предерзкий плут!