Page 81 - Собор Парижской Богоматери

перепрыгивает с выступа на выступ и обшаривает недра какой-нибудь каменной горгоны, это
Квазимодо разорял вороньи гнезда. В укромном углу собора наталкивались на некое подобие
ожившей химеры, насупившейся и скорчившейся, – это был Квазимодо, погруженный в
раздумье. Под колоколом обнаруживали чудовищную голову и мешок с уродливыми
щупальцами, остервенело раскачивавшийся на конце веревки, – это Квазимодо звонил к
вечерне или Angelas'y 52 . Ночью часто видели отвратительное существо, бродившее по
хрупкой кружевной балюстраде, венчавшей башни и окаймлявшей окружность свода над
хорами, – то был горбун из Собора Богоматери.
И как уверяли кумушки из соседних домов, собор принимал тогда фантастический,
сверхъестественный, ужасный вид: раскрывались глаза и пасти; слышен был лай каменных
псов, шипенье сказочных змей и каменных драконов, которые денно и нощно с вытянутыми
шеями и разверстыми зевами сторожили громадный собор. А в ночь под Рождество, когда
большой колокол хрипел от усталости, призывая верующих на полуночное бдение,
сумрачный фасад здания принимал такой вид, что главные врата можно было принять за
пасть, пожирающую толпу, а розетку – за око, взирающее на нее. И все это творил Квазимодо.
В Египте его почитали бы за божество этого храма; в средние века его считали демоном; на
самом же деле он был душой собора.
Для всех, кто знал о существовании Квазимодо, Собор Богоматери кажется теперь
пустынным, бездыханным, мертвым. Что-то отлетело от него. Исполинское тело храма
опустело; это только остов; дух покинул его, осталась лишь оболочка. Так в черепе глазные
впадины еще зияют, но взор угас навеки.

IV. Собака и ее господин

И все же был на свете человек, на которого Квазимодо не простирал свою злобу и
ненависть, которого он любил так же, а быть может, даже сильней, чем собор. Это был Клод
Фролло.
Причина ясна. Клод Фролло подобрал его, усыновил, вскормил, воспитал. Квазимодо
еще ребенком привык находить у ног Клода Фролло убежище, когда его преследовали собаки
и дети. Клод Фролло научил его говорить, читать и писать. Наконец Клод Фролло сделал его
звонарем. Обручить Квазимодо с большим колоколом – это значило отдать Ромео Джульетту.
Признательность Квазимодо была глубока, пламенна и безгранична; и хотя лицо его
приемного отца часто бывало сумрачно и сурово, хотя обычно речь его была отрывиста, суха и
повелительна, но сила признательности не ослабевала в Квазимодо. Архидьякон имел в его
лице покорного раба, исполнительного слугу, бдительного сторожевого пса. Когда
несчастный звонарь оглох, между ним и Клодом Фролло установился таинственный язык
знаков, понятный им одним. Архидьякон был единственный человек, с которым Квазимодо
мог общаться. В этом мире он был связан лишь с Собором Парижской Богоматери да с Клодом
Фролло.
Ничто на свете не могло сравниться с властью архидьякона над звонарем и
привязанностью звонаря к архидьякону. По одному знаку Клода, из одного желания доставить
ему удовольствие. Квазимодо готов был ринуться вниз головой с высоких башен собора.
Казалось странным, что физическая сила Квазимодо, достигшая необычайного развития,
слепо подчинена другому человеку. В этом сказывались не только сыновняя привязанность и
преданность слуги господину, но и непреодолимое влияние более сильного ума. Убогий,
неуклюжий, неповоротливый разум взирал с мольбой и смирением на ум возвышенный и
проницательный, могучий и властный.
Но над всем этим господствовало чувство признательности, доведенной до такого
предела, что ее трудно с чем-либо сравнить. Среди людей примеры этой добродетели

52 «Ангел» – первое слово молитвы, читаемой при звоне колокола утром, в полдень и вечером.