Page 86 - Собор Парижской Богоматери

примостившиеся на ступеньках паперти, брюзжали при виде проходивших мимо архидьякона
и звонаря и вместе с бранью посылали им вслед подбадривающие приветствия: «Гм! У этого
душа точь-в-точь, как у другого тело». Или же ватага школьников и сорванцов, игравших в
котел, вскакивала и встречала их улюлюканьем и каким-нибудь латинским восклицанием
вроде: Eia! Eia! Claudius cum claudo. 62
Но чаще всего оскорбления пролетали мимо священника и звонаря. Квазимодо был глух,
а Клод погружен в свои размышления, и все эти любезности не достигали их слуха.

Книга пятая

I. Abbas beati Martini 63

Известность отца Клода простиралась далеко за пределы собора. Ей он был обязан
навсегда оставшимся в его памяти посещением, незадолго до того, как он отказался принять
г-жу де Боже.
Дело было вечером. Отслужив вечерню, он вернулся в свою священническую келью в
монастыре Собора Богоматери. В этой келье, не считая стеклянных пузырьков, убранных в
угол и наполненных каким-то подозрительным порошком, напоминавшим порошок
алхимиков, не было ничего необычного или таинственного. Правда, кое-где на стенах
виднелись надписи, но то были либо чисто научные рассуждения, либо благочестивые
поучения почтенных авторов. Архидьякон сел при свете медного трехсвечника перед
широким ларем, заваленным рукописями. Облокотившись на раскрытую книгу Гонория
Отенского De praedestinatione et libero arbitrio 64 – он в глубокой задумчивости перелистывал
только что принесенный им том in folio: это была единственная во всей келье книга,
вышедшая из-под печатного станка. Стук в дверь вывел его из задумчивости.
– Кто там? – крикнул ученый с приветливостью потревоженного голодного пса,
которому мешают глодать кость.
За дверью ответили:
– Ваш друг, Жак Куактье.
Архидьякон встал и отпер дверь.
То был действительно медик короля, человек лет пятидесяти, жесткое выражение лица
которого несколько смягчалось вкрадчивым взглядом. Его сопровождал какой-то незнакомец.
Оба они были в длиннополых, темно-серых, подбитых беличьим мехом одеяниях, наглухо
застегнутых и перетянутых поясами, и в капюшонах из той же материи, того же цвета. Руки у
них были скрыты под рукавами, ноги – под длинной одеждой, глаза – под капюшонами.
– Господи помилуй! – сказал архидьякон, вводя их в свою келью. – Вот уж никак не
ожидал столь лестного посещения в такой поздний час. – Но произнося эти учтивые слова, он
окидывал медика и его спутника беспокойным, испытующим взглядом.
– Нет того часа, который был бы слишком поздним, чтобы посетить столь знаменитого
ученого мужа, как отец Клод Фролло из Тиршапа, – ответил медик Куактье; манера
растягивать слова изобличала в нем уроженца Франш-Конте; фразы его влеклись с
торжественной медлительностью, как шлейф парадного платья.
И тут между медиком и архидьяконом начался предварительный обмен приветствиями,
который в эту эпоху обычно служил прологом ко всем беседам между учеными, что отнюдь не

62 «Эге, эге! Клод с хромым» – игра слов: латинское claudus значит «хромой».

63 Аббат монастыря блаженного Мартина (лат.)

64 «О предопределении и свободе воли» (лат.)