Page 520 - И жили люди на краю

517
– В заливе Анива.
В эту ночь пассажиры спали плохо; кое-кто заходил в
твиндек лишь для того, чтобы согреться, и снова – на палубу.
Павел тоже не ложился, всматривался в темноту, обелённую
холодным светом луны. Ему казалось, что льды куда-то тащат
пароход, изредка расходясь; вот уже черно зияют разводы, скоро
ещё больше расширятся, разомкнут ледяную полосу, и тогда
откроется чистое пространство. Но льды быстро и грозно
сходились вновь, а когда начало светать, Павел увидел, что белой
равнине нет конца.
Утром Павел уснул; подскочил от визгливого крика. Орала
сухопарая, с растрёпанными волосами женщина – у неё
вытащили деньги, облигации и документы. Она просила найти и
обыскать «носатого парня», который здесь вертелся с утра.
Несколько мужчин кучно пошли на палубу.
Павел поднялся из твиндека не за тем, чтобы ловить
«носатого парня». Его тревожило, сколько же ещё судно будет
стоять. Но об этом никто ничего не знал; рябоватый мужик в
коричневой засаленной шубе ходил взад и вперед, бормоча:
– От морячки, от кобели солёные! Взяли и куды-то
поховались. И буфет заперли. Выпить – ни капли. И, говорят,
продукты кончились. А чево жрать-то? Эдак во льдах от
голодухи и цинги подохнешь.
Порой пассажиры в страхе замирали, прислушиваясь: лёд
пронзительно скрежетал, тяжело двигаясь вдоль борта – многие
считали, что уже трещит и лопается обшивка. Подростки
перегибались через борт и сообщали, что льдины чуть
отстраняются от парохода и поблескивает чистая голубая вода.
Нервозность пассажиров нарастала; в разных концах
палубы слышался плач детей и женщин, всё сильнее распалялись
гневом мужики, чувствуя свою беспомощность и даже – об этом
страшно было думать – обречённость всех.