Page 523 - И жили люди на краю

520
опять непогода? Февраль здесь неустойчивый, метельный. Если,
задует, неизвестно, как поведут себя льды, могут и раздавить, и в
снеговерти никто не поможет судну. Он перевёл глаза на
барометр; стрелка прибора не падала.
– Мешок вермишели остался, – проговорил капитан. – Есть
ещё полмешка молотого гороха. Можно пюре сварить. Вот и всё,
пожалуй.
– У нас немного консервов. Отдадим, – коротко сказал
подполковник. – Но на всём этом долго не продержаться. Так что
думай, капитан. Действуй! Если не ледокол, то самолёт зови.
Продукты пусть сбросит.
И этот день скатился в тревожную холодную ночь. Утром в
буфете сперва только для детей, затем и для женщин продавали
по сто граммов вермишели. С севера всё настойчивей дул
обжигающий морозом ветер. Льдины опять зашевелились,
загромыхала цепь, поднимая якорь; вскоре пароход тихо
двинулся, отдаляясь от белого поля. Он шёл, набирая узлы, а у
пассажиров поднималось настроение; когда же с капитанского
мостика объявили в рупор, что порт Корсаков уже недалеко,
люди совсем повеселели. Но, поскольку наступает темнота,
добавили в рупор: судно будет идти осторожно, чтоб не
наткнуться на льдину. По предварительным расчётам, пароход
пришвартуется ночью часа в три-четыре, но выгрузка начнётся
утром.
Пассажиры устроились на отдых; на рассвете,
почувствовав, что пароход стоит, они подумали: ну, наконец-то
добрались. Вышли на палубу и не увидели причала – как и
раньше, перед ними разостлалось ледяное поле; в конце его
невысокие с лесами сопки держали на себе угрюмо-тяжелое небо.
Прямо по носу парохода призрачно проступали арки какого-то
моста, темнела острым конусом груда не то угля, не то песка.
– Да-а, это не Севастополь, – удрученно проговорил