Page 66 - И жили люди на краю
P. 66

63
          спятил ли старик? Нет, он не спятил. Всё тщательно рассчитал.
          Поедет на фронт не с автоматом в руках. Его оружие – слово. К
          тому же в нынешней ситуации многое значит его прошлое: моряк
          с  героического  крейсера,  один  из  немногих  живых  свидетелей
          русско-японской  войны,  а  на  Сахалине  –  наверняка
          единственный. Тогда война была проиграна, и японцы отхватили
          себе  половину  острова.  Сейчас  на  ту  половину  вступят  наши
          войска, как освободители, и его лекции перед ними будут очень
          кстати. Очень!
               Он  намеривался  побыть  у  дочери  до  девяти  вечера,  не
          больше, сказать, что началась война  – хотя  Елена, может,  уже
          знает,  посоветовать,  чтоб  здорово  не  волновалась  за  своего
          муженька, спокойно догуливала отпуск, затем попрощаться и – к
          секретарю  обкома:  тот  согласился  принять  его  в  21.45,  если
          одобрит  патриотический  порыв,  то  всё  уладит  с  политотделом
          корпуса. Игнату Игнатьевичу останется собрать вещи и явиться
          туда.
               Давно, ох как давно не был он на юге острова. Но придёт и
          вспомнит те места, по которым когда-то прошёл, всё вспомнит,
          хотя пролетело четыре десятка лет. Да, он восстановит далёкие
          события в строгой последовательности. А сейчас перед глазами
          почему-то всплыл мрачновато-скалистый мыс Крильон, и на нём
          –  кирпичная  восьмигранная  башня  маяка,  поднимающаяся  из
          самого дома. Рядом с маяком – мачта, а на ней не только флага, но
          и фалов – сигнальных веревок, на которых его поднимают, – не
          было. Болтался лишь какой-то вылинявший на солнце конец, и
          когда  лейтенант  Мусатов  взялся  за  него,  тот  раскрошился  в
          пальцах
               – Гнилье!.. Где смотритель? Ко мне!..
               Слова  лейтенанта  будто  ветром  сдуло  с  высокого  мыса.
          Никто не вышел ни из башни, ни из покосившегося с провисшей
          крышей  сарая;  никто  даже  не  отозвался,  только  в  крайнем  без
   61   62   63   64   65   66   67   68   69   70   71