Page 719 - И жили люди на краю

716
кусок льда. И тот не таял, а, наоборот, нарастал и тяжелел. И
сильнейший рабий страх сковал Вадима, только губы дёрнулись,
как холодец. Хорошо, что Куропаткин смотрел куда-то под стол,
словно в воду, через которую смутно проступал рогатый бычок.
– Хы... – выдохнул Вадим и резко, будто вырвавшись из
цепкого захвата, шагнул к стене и сунул руку в карман.
– «Неужели пронюхал, скотина? – Подумал с ненавистью – Про
туннель узнал, да? Так я тебя сейчас!.. Никому неизвестно, что ты
у меня. И ты фаршем станешь. Ни одна собака тебя не унюхает».
Он, клокотнув горлом, спросил:
– И-и почему я рыба?
– Хорошо работаешь, Лысый. Молодец!
– Извини, не понимаю.
Куропаткин вскинул голову; был он уже изрядно пьян, но
лицо – уверенное, сильное.
– Ты, Вадим, и размышляй, когда есть время. Надо
набираться мудрости. Пригодится – Куропаткин вынул папиросу
из лежавшей на столе пачки, а Вадим с ещё не распавшимся
гадливым страхом посматривал на него. – Объясняю. Рыба, где
бы ни была, куда бы ни поплыла, – следов не оставляет. Вот за
что я и уважаю... рыба не следит. Наливай! – он помолчал ровно
столько, сколько нужно, чтобы наполнить рюмки – У нас с тобой
впереди очень ответственное дело. Высокой сложности.
– Какое дело?
Куропаткин встал, подошёл к чёрному окну, глянул в него,
очевидно, по привычке – ну, кто в действительности мог их тут
подслушивать? – и, вернувшись к столу, сказал негромко:
– Ты станешь американским шпионом.
– Шпионом? Я?
– Ты, ты. Именно ты. Подходящая внешность: высокий,
продолговатое холодное лицо с чем-то интеллигентным, но как
бы скрываемым. И должность у тебя полурабочая,