Page 776 - И жили люди на краю

773
рожу»
Днём остановились в низине – её извилисто разрезала
стремительная речушка; животные припали к воде, пили жадно,
вдосталь.
– Вы давайте все отдыхайте, – сказал бригадир. – А я
послежу, едрёна вошь! Я малость на телеге покимарил.
Южно-Сахалинск был рядом: небольшой подъём, а дальше
по равнине – грунтовая, как везде, дорога. До самого города.
Давно не видел его Смолин. Вернее, видел издали, когда
обходил, удрав от лейтенанта, – как только пришла тому мысль
везти Ивана на встречу с какими-то задержанными японскими
разведчиками. «Вот Масуду и покажешь», – говорил лейтенант.
Смешно... Сколько риса и картошки съедено с той поры, когда
Смолин, точно наивный мальчишка шагнул в парикмахерскую, а
покинул ее – сам себе не хозяин, обречённый сменить и своё имя,
и всю жизнь. За эти годы, конечно, иным стал город. Неужели
погонят через него табун?
Иван кинул на траву матрас и лёг, смежив веки, – по серому
в искрящихся точках поплыли, наползая друг на друга, розовые и
красные кольца, и вдруг из них высунулось свирепое лицо
лейтенанта. Смолин открыл глаза, перевернулся на бок. «Ну его,
гада. Спать...» – сказал себе.
Как он уловил, что у речки появились чужие люди – не
знал. Приподнял спросонья голову, прислушался. Терентий
Матвеевич, кому-то рассказывая о нём, Филиппе, нахваливал,
убеждённо уверял, что если бы не он, и сейчас не сдвинулись бы
с лошадьми.
– Деловой? – отозвался кто-то ворчливым баском (Ни его,
ни бригадира Смолин не видел – сидели за густым малинником).
– Ну, а как его оформим, если, сам говоришь, не наш?
За речкой заржали, кусаясь, два жеребца, в воде всплеснула
крупная рыба; от рваных дымчатых туч вечерело. Смолину